помню, но как бы я хотела не помнить этого.
Дальние родственники жмут мне руку и целуют в щеку. До меня доносится грубый аромат дешевого ладана. Он заполняет всю комнату. Тонкие белые свечи горят на небольшом столике, прячущемся в углу. Там же фотография Лоркана в красивой серебристой рамке. На снимке ему всего несколько дней от роду, и мне интересно, почему мы выбрали это фото вместо более нового. Я помню, как приятно было держать его крошечное тельце на руках, когда он был маленьким. Я жажду дотронуться до его мягкой сморщенной ручки или получить еще один шанс вдохнуть отчетливый запах его кожи, когда он только родился. Я так сильно по нему скучаю, что мне кажется, будто горе задушит меня. Я бы не стала бороться, если бы это случилось: я бы даже не захотела.
Я содрогаюсь, когда в меня впивается грубое жало одиночества. Я вижу, что в доме полно людей: одни общаются и смеются… другие молча обнимаются… а третьи, как и я, чувствуют себя потерянными. Большинство людей мне знакомы. Мои родители утешают друг друга в углу. Сестра пытается занять себя тем, что нарезает яблочный тарт и предлагает всем, кто оказывается достаточно смел, чтобы установить зрительный контакт. Одни люди говорят мне, что сожалеют о моем горе и будут за меня молиться. Другие же полностью меня избегают, потому что не знают, что сказать. Всем больно, но никому не больно так, как мне. Вспоминать об этом – ад.
Я перехожу из одной пустой комнаты в другую. В доме так тихо. Мне претит здесь находиться. Я хочу вернуться в Нью-Йорк. Там все лучше. Там нет моих демонов. Я негодую, что Марк заставил меня вернуться домой, чтобы столкнуться с этим. Это даже больше не дом. Теперь это всего лишь здание, которое угнетает меня, дразня мыслями о том, как бы все могло быть. Я нахожу ключи от задней двери и бегу к ней. Мне становится все тяжелее и тяжелее дышать, и я вынуждена выйти из дома. Мне нужен глоток свежего воздуха, а иначе я, похоже, взорвусь. Я вырываюсь на улицу и делаю глубокий вдох.
С каждым шагом на меня обрушивается ливень воспоминаний. Это опасно граничит с перегрузкой мозга. Я опускаю голову и закрываю лицо руками, пока образы прошлого маршируют у меня в голове.
Я помню, что стояла на террасе в одиночестве.
Идет дождь, но я не замечаю, что моя одежда промокла от холодной влаги и я дрожу из-за этого. Я стою спиной к Марку, но чувствую его присутствие. Он плачет. Он протягивает ко мне руку, но я отшатываюсь. Он пытается обнять меня, но я отталкиваю его так грубо, что спотыкаюсь и раню ладонь о ржавую боковую калитку, за которую цепляюсь в попытке сохранить равновесие.
– Это все твоя вина! – кричу я. – Я тебя ненавижу!
– Никто в этом не виноват, – грустно возражает Марк.
– Я ненавижу тебя, – снова и снова кричу я. – Я говорила тебе, что не хочу детей. Я говорила тебе.
Марк непонимающе смотрит на меня. Он и так уже очень страдает, а моя истерика еще больше мешает ему справляться.
– Но ты хотела стать матерью, – говорит Марк.
– Хотела, очень хотела. Но теперь нашего ребенка нет, и мне хочется умереть. Если бы я не забеременела от тебя, ребенок бы никогда не родился и никогда бы не умер. Мне бы никогда не было так больно. Я ненавижу тебя за это. Я никогда тебя не прощу.
Я сжимаю ноющую ладонь в кулак и гляжу, как кровь стекает вдоль костяшек. У меня в ушах снова и снова звенят слова Марка. Я в этом не виновата! В чем я не виновата? Марк пытается подойти ко мне, но я пячусь от него. В его глазах застыла такая сильная боль.
* * *
Я хочу, чтобы поток воспоминаний прекратился. Они слишком живые и ужасные, но у меня кружится голова, и я не могу их остановить. Они продолжают впиваться как сотни булавок, атакующих мои яркие воздушные шары. Я выдвигаю стул из-за обеденного стола в столовой и сажусь. Складываю руки и кладу на них голову.
Это я оттолкнула Марка. Это я вела себя холодно и была сама не своя. Я удивлена, что он вообще все еще меня любит. Я разрушила наш брак, потому что виню его в чем-то, над чем он не властен. Но теперь я знаю, какие ошибки совершила. Я их больше не повторю. Я могу все исправить, и все будет в порядке.
О боже, боже! Спинка моего стула с шумом раскалывается, падая на пол. У меня не получается подняться по лестнице достаточно быстро. Я бросаюсь в комнату для гостей и лихорадочно вытаскиваю все из шкафа. На меня падают черные мешки с новогодними украшениями, старый связанный вручную кардиган и пододеяльник. Я откидываю тяжелую кучу в сторону и неотрывно гляжу на маленькую белую коробку, запечатанную какой-то пожелтевшей изолентой. Темно-синие ручки видали виды и вот-вот отвалятся, но для меня бесценный маленький ларец прекрасен. Я сажусь на пол, скрестив ноги, мои пальцы дрожат, когда я тяну за края ленты. Я поднимаю крышку и охаю, обнаружив находящиеся внутри сокровища.
Сперва мои глаза сияют, когда я неотрывно смотрю на аккуратные розовые детские пинетки и крошечное боди для младенца, которое едва ли налезет на куклу. На меня также смотрит маленький белый больничный
