послал двух или трех из немногих оставшихся с ним слуг передать этим двоим и еще нескольким надежным сановникам, чтобы они приехали к нему, но посланцы вскоре вернулись и сказали, что не получили никакого ответа. Услышав это, Нерон бесстрашно вышел под дождь и вместе с тремя-четырьмя сопровождающими обошел дома своих друзей, живших поблизости, но все двери были закрыты на засов, и никто его не принял. На самом деле случилось то – но он об этом не знал, – что оба, и Тигеллин, и Нимфидий, сказали преторианцам, что Нерон собирается отплыть в Египет, и их верность ему больше не требуется, после чего эти войска, чувствуя себя брошенными своим императором, присягнули на верность людям Гальбы, и их решение быстро стало известно всем горожанам из высших слоев.
В отчаянии вернувшись на виллу, Нерон обнаружил, что все слуги разбежались, и решил покончить с собой. Он поспешил в спальню, но сбежавшие слуги украли золотую коробочку с ядом. Они вынесли из дома все, что имело ценность, даже постельное белье. Тогда Нерон стал носиться по дому и звать гладиатора Спицилла или еще кого-нибудь, кто мог бы убить его, но последние оставшиеся слуги отказались ему помочь. В ответ на это Нерон воскликнул: «Что?! Неужели у меня нет ни друга, ни врага?!» Потом, не обращая внимания на гром и молнии, пошел в конец опустевшего сада к берегу реки и уже собрался утопиться, когда его верный вольноотпущенник Фаон, шедший за ним, предложил спрятать его в своем доме примерно в четырех милях к северу от города, и, похоже, у него был вполне определенный план бегства.
Нерон с готовностью принял предложение, и, взяв с собой Спора, они с Фаоном, другим вольноотпущенником по имени Эпафродит и еще одним спутником двинулись в путь верхом. Несмотря на ночную тьму, голову Нерона замотали, чтобы не было видно волос, старым плащом прикрыли его тунику, а лицо закрыл носовой платок. Им нужно было пересечь весь город из конца в конец, но поздний час, гроза и тревога, соединившись, прогнали с улиц всех людей, и четверо всадников промчались беспрепятственно, словно призраки, даже если кто-то замечал их, выглянув из окна. Проезжая мимо казарм преторианцев, расположенных севернее Палатина на склоне Квиринала, они услышали крики солдат и поняли, что те пьют за здоровье Гальбы и падение Нерона. Один раз их окликнул пешеход: «Есть какие-нибудь вести о Нероне?» Но тут они заметили другого человека, который, указав на них, сказал своему товарищу: «Они гонятся за Нероном».
Внезапно лошадь императора шарахнулась в сторону от трупа, лежавшего на дороге, отчего платок, закрывавший его лицо, сполз. В этот момент проходивший мимо старый солдат при свете лампы узнал императора и отдал честь. Но так или иначе им удалось беспрепятственно добраться до Коллинских ворот на северной окраине города и выехать в открытое поле. Когда они наконец доехали до поворота, который вел к дому Фаона, то спешились и с большим трудом пробрались сквозь заросли шиповника и заросшее тростником болото к задней стороне дома. Там Фаон предложил Нерону спуститься в похожую на пещеру песчаную яму в конце сада, но тот отшатнулся, воскликнув: «Я не спущусь под землю, пока жив!» Это замечание указывает, что своеобразное чувство юмора не покинуло его. Однако согласился сесть и подождать, пока Фаон подготовит в доме место, где его можно будет спрятать. Нерона мучила жажда, и он, опустив руку в сосуд с грязной водой, зачерпнул ее ладонью и выпил немного. Потом с улыбкой сказал: «Вот она, знаменитая decocta Нерона». Словом decocta обозначали отфильтрованную кипяченую и охлажденную воду, которую пили во дворце.
Занимался рассвет, и в утренней полутьме Нерон начал отдирать прилипшие к его плащу шипы и ягоды ежевики. Пока он занимался этим, вернулся Фаон и сказал, что расширил вентиляционное отверстие в стене одной из задних комнат и теперь Нерон может пробраться туда так, что никто из домочадцев не узнает о его присутствии. Сделав, как ему сказали, Нерон оказался в маленькой комнатке с земляным полом, на который Фаон положил матрас и одеяло. Ему предложили кусок грубого хлеба и прохладную воду, но, хотя Нерон и был голоден, он лишь выпил немного воды, а есть не стал.
Эпафродит, который по какой-то причине хотел, чтобы Нерон умер, убеждал его, что единственный способ выбраться из этого жалкого положения – это совершить самоубийство, как требует обычай. Выслушав его, Нерон кивнул и попросил его и остальных, чтобы они вырыли могилу прямо здесь, в земляном полу комнатки. Он сказал, что заметил в саду несколько мраморных плит, которые подойдут, чтобы ее закрыть. Они молча принялись копать могилу, Нерон не отрывал от них глаз. Потом попросил их принести воды и все, что нужно, чтобы после смерти омыть его тело. При каждым слове его глаза наполнялись слезами. Он то и дело вздыхал: «Qualis artifex регео!» («Какой артист умирает во мне!») Но по-прежнему не решался умереть.
Вскоре после того, как взошло солнце, кто-то из людей Фаона во дворце прислал ему посланца с письмом, содержавшим последние новости. Фаон отнес письмо Нерону, и тот нетерпеливо выхватил его из рук вольноотпущенника. В письме он прочитал, что сенат, собравшийся прошлой ночью, объявил его врагом государства, что ведутся его поиски и что он приговорен к смерти посредством «древнего римского способа казни».
«И что же это за способ?» – в ужасе спросил он.
«Заключенного, – ответил Эпафродит, – раздевают догола, привязывают за шею к раздвоенному колу и забивают кнутом до смерти».
Услышав эти слова, Нерон выхватил два кинжала, которые взял с собой, но, нащупав их острые концы, снова опустил их. «Время еще не пришло», – сказал он.
Он понимал, что должен убить себя, но все еще колебался. У него еще оставалась слабая надежда на спасение. Нерон снова поднял кинжал, но отложил его в сторону. Потом велел Спору петь песню смерти. Он спросил, не собирается ли кто-нибудь из присутствующих тоже покончить с собой, и если да, то пусть сделает это первым, чтобы он мог посмотреть, как это делается. Но никто не пошевелился. Все молча смотрели на него.
«Это позор! – простонал Нерон, смахивая пот с лица. – Это позор, я не должен жить. Это непристойно, Нерон! Это непристойно. В такие моменты нужно быть храбрым. Давай же, мужайся, будь мужчиной».
Пока он говорил, до него донесся звук конского топота, и, когда Эпафродит сказал ему, что это солдаты, которым кто-то сообщил, где он прячется, и теперь они скачут
