к сестре с просьбой. Ему требуется то же, что и раньше. Во-первых, транспорт, для чего нужно взять на барский двор мальчика (просит он Александру) – чтобы подучить и отправить в Петербург. Мальчик станет батюшковским возницей. “Мне белья пришли, – далее пишет он, – …простыни 3 или 4, наволочек 6, полотенцев потолще 6, чулок коротких 6”. Из Англии Константин Николаевич вывез несколько модных рубашек. Он желает, чтобы по их образцу в деревне сшили дюжину, что и понятно: рядом с франтом Гнедичем надобно и ему держать марку. А больше ничего из похода поэт не вывез, ещё и должен остался лондонским ростовщикам 3000. “Если Катерина Фёдоровна мне не поможет, – сетует Батюшков, – то я буду принуждён из оброку заплатить или здесь постараюсь занять”.
Положение Батюшкова в Петербурге снова зыбко. Как сложится его судьба? Он представлен Раевским в гвардию, и, если представление утвердят, Батюшкова повысят сразу на два чина. Из капитана он станет подполковником и выйдет в отставку в чине надворного советника. Обычная комбинация в Табели о рангах. Когда-то отец Константина Николаевича так же мучительно дожидался повышения от Екатерины.
В ожидании перевода в гвардию и награды Владимирским крестом за Теплиц – в ожидании генерала Бахметева, к которому он по-прежнему приписан и без позволения которого не может отлучиться из города – Батюшков мечтает. В новом чине он мог бы зажить в Петербурге, хотя бы и библиотекарем. Стать, что называется, на “твёрдую ногу”. Основательно укрепившись, можно подумать о семейном счастье. Иначе что он принесёт жене своей? “Процессы, вражду родственников, долги и вечные ссоры…”
А так можно было бы… можно…
Мечты, мечты.
Ни производства, ни Бахметева пока нет, и Владимирского креста тоже. Однако павловский праздник приносит маленький сюрприз. Перстень с бриллиантами Батюшкову вручает Нелединский. Императрица спектаклем довольна. Константин Николаевич решает переправить перстень в Пошехонье. В приданое для младшей Вариньки – “с тем чтоб она носила на память от брата”. “Купить я такого подарка не в состоянии, – рассуждает он, – но продать и выручить за него 700 или 800 рублей – не стоит труда и будет без пользы. Деньги пройдут, как дым”.
Перстень массивный, старой выделки.
Сколько в жизни Батюшкова таких исчезнувших вещей-символов? В жизни человека? Можно составить музей, наверное.
“Пусть лучше это повеселит сестру”, – заканчивает письмо Константин Николаевич.
Приютино
В начале 1790-х годов в Москве открылся магазин мебели “Под знаком Белого орла”, он же и мебельная мастерская. Владел хозяйством выходец из Польши Карл Гампельн, в прошлом поставщик мебели для дворцов русской императорской фамилии.
В Москве у Гампельна родился сын, которого назвали, как и отца, Карл. Мальчик родился глухонемым. В то время дети с подобными отклонениями могли получить начальное образование в Вене. Из многих наук он проявил талант к рисованию и даже поступил в Академию художеств, а во время Венского конгресса (1815) был представлен Александру I. Встреча решила судьбу глухонемого юноши. Карл получил пенсию и отправился в Петербург. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна приняла в его судьбе участие. Она обратилась к директору российской Академии Оленину с тем, чтобы Алексей Николаевич озаботился на счет молодого рисовальщика. Дом Оленина и всегда был Ноев ковчег, и кто только не живал в нём, а уж хорошие рисовальщики ему были нужны и подавно. Так глухонемой Карл оказался на Фонтанке, а затем в Приютине.
Сохранился автопортрет, на котором Карл Гампельн изобразил себя с палитрой и томиком Лафатера – швейцарского богослова и физиогномиста. По мнению Лафатера, натура человека читалась в его чертах и даже строении черепа, что для Карла, не имеющего возможности ни услышать человека, ни поговорить с ним, сделалось бесценным открытием. Он стал подписывать работы “sourd-muet” (“глухонемой”), как бы подчёркивая чистоту своего художественного взгляда. И был прав, ибо благодаря таким, как Гампельн, художникам мы знаем, как люди того времени выглядели не в воображении автора или заказчика, а в действительности.
Знаменитый портрет Пушкина работы Кипренского, хотя и прекрасен, но вряд ли передаёт живые черты Александра Сергеевича. А по рисункам Гампельна мы знаем, как выглядели в реальности и Денис Давыдов, и отец Пушкина Сергей Львович, и генерал Коновницын, и его сыновья, и оленинские дети, и многие-многие гости Приютина.
Благодаря Карлу Гампельну мы знаем и то, как выглядела возлюбленная Батюшкова – Анна Фёдоровна Фурман.
“Батюшков был небольшого роста; у него были высокие плечи, впалая грудь, русые волосы, вьющиеся от природы, голубые глаза и томный взор. Оттенок меланхолии во всех чертах его лица соответствовал его бледности и мягкости его голоса, и это придавало всей его физиономии какое-то неуловимое выражение. <…> Когда он говорил, черты лица его и движения оживлялись; вдохновение светилось в его глазах. Свободная, изящная и чистая речь придавала большую прелесть его беседе”.
Таким запомнила Батюшкова Елена Григорьевна Пушкина, жена известного франкофила, театрала и писателя Алексея Пушкина и старшая приятельница поэта. На карандашном портрете Гампельна Анна Фурман изображена в белом платье с высокой талией, обозначенной под грудью поясом с пряжкой. При том что обычно платья “а-ля антик” оставляли шею и руки открытыми, и вообще стремились подчеркнуть естественный силуэт тела – на рисунке шея девушки закрыта высоким и плотным кружевным воротником, а руки – длинными рукавами. Подобная целомудренность могла объясняться просто. Гость Приютина – Вяземский в письме 1820 года замечал, что “комары делают из этого места сущий ад” и “нельзя ни на минуту не махать руками; поневоле пляшешь комаринскую”.
А приютинские барышни много времени проводили на воздухе.
На губах Анны едва заметна усмешка, а взгляд больших глаз проницательный и немного грустный, что и понятно: если Гампельн появился в доме Олениных в 1817 году, значит, на портрете Анне Фёдоровне двадцать шесть – двадцать семь лет, что означает: старая дева.
Компанию Анне Фёдоровне составляли юные оленинские дочки Варвара и Анна. Портрет трёх приютинских граций, ради которых многие петербуржцы устремлялись на Лубью – нарисован всё тем же Гампельном. Слева мы видим в точности такую же фигуру Анны Фёдоровны (Гампельн рисовал каждую девушку по отдельности) – по центру стоит 15-летняя Варвара Оленина, очень, судя по рисунку, похожая на отца – а справа сидит маленькая Аня. На портрете ей девять лет, но одета она во взрослое платье того же, что у девушек, фасона. Живой взгляд тёмных глаз у неё в мать, и этими “глазами гризетки” через десять лет будет восхищаться другой оленинский гость: Пушкин. В Приютине он и вообще словно пойдёт по стопам Батюшкова.
