ногти… раздирая пальцы в кровь… словно рубанком с доски, снимая стружку с этой скупой кости… Но нет, не находит он никакой мысли, никакого просвета… Все его мысли, память, все чувства сосредоточились на трех картинах – уютная кровать с толстым матрасом и воздушным одеялом, заправленная белоснежными простынями, и мягкие подушки, набитые лебяжьим пухом; чистая, как невинная юность, холодная родниковая вода, вытекающая из-под корней лесного ореха; простой дощатый стол с густым т,о-берамом2 и горячей ароматной лепешкой… И где тот самоуверенный оптимист, который смог бы убедить сейчас Алхаста, что весь этот явный мир и мир потусторонний, оба они вместе взятые, смогут перевесить силу и значение трех этих простых вроде бы, прозаических картин!?
Сколько бы ни шел, путь, который еще предстоит пройти, всегда оказывается длинней того, что уже пройден…
Темная, угольно-темная ночь… Месяц с небес кто-то похитил, явно намереваясь не показывать его человеку более никогда. Не видно и звезд… Вокруг Алхаста один лишь глухой, могильный мрак…
Он заорал бы во все горло, если бы грудь его была в силах издать хоть какой-то звук…
Заплакал бы, если бы в нем оставалось влаги, чтобы хоть чуточку увлажнить глаза…
Умер бы, если бы нашел в себе силы для последнего усилия легких, чтобы одним выдохом закончить эти мучения…
Алхаст замечает на какой-то возвышенности, в стороне от дороги, слабый свет…
Вдруг в нем просыпаются все желания сразу. Они кружат ему голову. Откуда-то появляются силы, которых мгновение назад не было вовсе…
И он устремляется к этому свету…
Где-то в середине одинокой отвесной скалы, словно пупок на животе нарта, зияет проем. В глубине просторной пещеры горит костер, слышатся голоса людей…
Абреки замечают Алхаста и зовут к себе. Они с трудом поднимают его по веревочной лестнице, заводят в свое жилище, усаживают у костра. Вкус еды, которым пропитан воздух, пьянит Алхаста, словно прокисший виноградный сок. Влага, которой в нем не осталось даже на то, чтобы смочить иссохшее горло, вдруг потекла ручейками слюны.
На вертеле жарится баранья туша. Молодой абрек в расстегнутой рубахе медленно поворачивает вертел, изредка брызгая на мясо кисло-душистый уксус. На расстеленной рядом толстой клеенке расставлены лучшие в мире яства – соленый творог, огурцы, сыр, лук, чеснок, тонкая домашняя лепешка и кирпичики заводского хлеба, прозрачная вода в стеклянных бутылях…
У Алхаста перехватывает дыхание от этого изобилия. Мир земной, в котором сосредоточено столько добра, не может не быть бескрайним, щедрым и священным… И мир этот тут же предстает перед Алхастом Главным Князем, Князем князей. Хозяином всего сущего. Хозяином тел и душ человеческих… Подрагивающими губами Алхаст улыбается Князю князей, Хозяину тел и душ…
И Хозяин приглашает его к столу…
Алхаст пробует одно, надкусывает другое… Ему нравится этот вкус, он обожает этот аромат… Алхаст жадно набрасывается на еду. Без молитвы, без благодарения Богу – он забывает своего Бога… С каждым куском, отправляемым в рот, все дальше и дальше отдаляется он от всего благородного, от чистого… от человеческого и божественного…
А абреки совещаются, не обращая внимания на ночного гостя.
– Завтра уведем отары Несаран Хасана, Абдуллин Хумайда и Накин Умара. У Умар-Хажин Исы великолепный бык. Живет Иса у самой лощины Искарга. Надо просто дождаться безлунной ночи и погнать быка в лощину, а там ни его, ни нас уже никто не увидит. Забьем быка, насадим на вертел и пригласим на пир наших собратьев.
– Надо отправить несколько человек вскрыть магазин Аюба…
– Туда пошлем молодых. Накажите им, чтобы ни в коем случае не попадались. Если кто-то увидит их, пусть стреляют! Пусть наводят на людей дикий ужас! Глаза объятого страхом человека не видят ничего перед собой, он не запоминает лица даже тех, с кем сталкивается нос к носу. Трус смотрит не на врага, а на направленное в его сторону оружие. А о каком-то сопротивлении с его стороны и говорить не приходится.
Насытившись, Алхаст начинает прислушиваться к разговору. Он понимает, что попал в логово воров и разбойников. Догадывается, что это изгои, поправшие все существующие законы и обычаи, и потому отвергнутые не только честными людьми, но и абреками, у которых тоже свои законы и понятия о чести.
Алхаст задумывается.
Оказывается, он только что съел отнятое или украденное… Оказывается, он пил чьи-то слезы…
Алхаст не должен был… не имел права осквернять чрево свое такой пищей… Не для этого он выбрал столь тяжкий путь, отвергнув все самое дорогое и милое его душе.
Тут же на Алхаста накатывает тошнота, переворачивая верх дном все внутренности. Едкая кислота наполняет желудок, заставляя кипеть и бурлить все, что он успел съесть. К горлу подступает рвота, увлекая за собой наружу и самую душу его.
Он вскакивает, бежит к выходу, сползает по лестнице вниз, отходит в сторону от тропинки.
Его вырывает.
Он засовывает пальцы в рот, еще и еще раз вызывая рвоту…
Медленно, но верно наступает облегчение… будто наелся лучших в мире яств, будто напился из чистейшего родника, будто отдохнул на самой мягкой перине…
– Эй, люди! Есть, кто дома? – донеслось со двора.
Алхаст медленно встал, протирая глаза.
– Заходи, Имран, – открыл он дверь.
Друзья пожали друг другу руки.
Изможденный вид и ослабший голос Алхаста болью отозвались в сердце Имрана. Он внимательно осмотрел его, словно врач пациента. Даже пульс прощупал.
За эти два-три дня Алхаст исхудал до неузнаваемости. Имран с изумлением взирал на эту перемену.
– Что это с тобой? Ты, часом, не заболел? – он потрогал лоб друга. – Температура высокая… Пошли, покажем тебя врачу.
Алхаст свернул матрас, отложил его в сторону и присел на край кровати.
– Присаживайся, Имран. Со мной ничего, завтра же стану прежним. У врача нам с тобой делать нечего.
– Мне-то точно. А вот тебе…
– Говорю же тебе, все нормально.
Имран заметным усилием воли придержал готовую соскочить с его языка череду вопросов. Судя по состоянию Алхаста, вряд ли он и сегодня был расположен делиться с другом своими тайнами. Поэтому Имран промолчал, решив, что тот сам все расскажет, когда посчитает нужным.
– Какие новости в ауле? – спросил Алхаст.
Имран присел рядом.
– Новости, говоришь? Новости есть! – Имран был зол, хотя и сам, наверное, не смог бы объяснить причину этого. – В одном конце аула какой-то юноша женился, в другом конце – красавица вышла замуж… за другого, конечно… нам же не до невест, мы же тут вселенские проблемы решаем!.. Кто-то умер, и уж наверняка у кого-то прибавление в семействе. Словом, Алхаст, жизнь продолжает играть людьми, радуя
