— Я исполню все, мама, — пообещал Чора.
— Ну, так иди готовься! А я поговорю с Селимом да отнесу ему кувшинчик вина, чтобы спал покрепче этой ночью.
Чора обнял мать и вышел из комнаты.
3
Оставив лошадей в зарослях ивняка на берегу лимана, Чора вернулся домой. Проходя мимо освещённого окна отца, не удержался, заглянул внутрь. Мурза ещё не спал. Сидел на тахте и, подперев рукой подбородок, смотрел прямо перед собой.
Чоре стало страшно. Ему показалось, что отец заметил его сквозь стекло и сейчас погонится за ним. Чора отступил в тень. Остановился под развесистым абрикосовым деревом, продолжая наблюдать за отцом. Но мурза не шевельнулся, сидел неподвижно, углублённый в свои думы.
Чора замер. Голова пылала от тревожных мыслей.
Осталось сделать ещё один решительный шаг — вывести невольников и невольницу, посадить их на коней и… Сможет ли он так поступить? Хватит ли у него сил собственными руками погубить своё счастье? Ведь если Стёха уедет на Украину, он никогда уже не увидит её. Она будет для него недостижимой…
Недостижимой?
А разве более близкой она будет, когда станет женой отца?
От этой мысли он вздрогнул и закусил губу. Нет, как ни верти, все нехорошо. Куда ни глянь — выхода нет…
Как нет?.. Постой — а почему бы не отвезти Стёху в далёкий улус, ну, хотя бы к дальнему родственнику отца старому Ямгурчи, доброму седобородому аталыку[63] Ямгурчи, который, потеряв в походах всех сыновей, коротает одинокие годы? Он всегда так хорошо относился к нему, своему двоюродному внуку!.. Аталык, пожалуй, охотно укроет дивчину до лучших времён и, если Чора очень попросит, сохранит это в тайне и от отца, и от матери…
Юноша даже улыбнулся неожиданной удачной мысли, посетившей его затуманенную, растревоженную душу. Как он не подумал об этом раньше?
Свет в окне погас: отец лёг спать. Постояв ещё некоторое время и убедившись, что вокруг все спокойно, Чора направился к загородке, за которой жили невольники.
Здесь тоже было темно и тихо. Селим задавал храпака в своей каморке. Сторожевые собаки, узнав молодого хозяина, стали скулить и ластиться. Чора загнал их в пустую кухню, прикрыл дверь и подошёл к зарешеченному окну помещения невольников.
— Иваник! Рожков! — еле слышно позвал он.
Внутри кто-то притаил дыхание, поднялся.
— Кто там?
— Разбуди Кузьму Рожкова и Иваника!
— Я и есть Кузьма Рожков… Чего тебе?
— Выходите с Иваником сюда! Я открою дверь… Да быстрее!
Когда невольники вышли, Чора зашептал:
— Меня не опасайтесь… Я Чора… Я помогу вам бежать домой…
— С чего бы это, знаешь-понимаешь? — удивился Иваник.
— Так решила моя нэнька… Я приготовил коней, харчи… Сейчас выведу вас из города, дам ярлыки на свободный выезд из Буджака, а там вы и сами доберётесь до Киева…
— Гм, даже не верится, — все ещё сомневался Иваник. — Ты, того… знаешь-понимаешь… хлопец, не подведёшь нас, часом, не обдуришь?
— Не будьте сами дурнями, — рассердился Чора. — Мать отпускает вас домой не потому, что вы ей понравились, а потому, что знаете Семена Гурко, её брата, а моего, значит, дядьку. Передадите ему ваши ярлыки и скажете, что сестра Варвара ждёт его к себе в гости… С таким ярлыком он может беспрепятственно приехать в самый Аккерман… Поняли?
Иваник и Рожков чуть не пустились в пляс: о таком счастье они и помыслить не могли.
— Конечно, уразумели, мурза, — ответил Кузьма Рожков, не в силах скрыть радость. — Сделаем все как положено! Пошли!
Чора вывел их на берег лимана, где в густых зарослях стояли наготове две лошади с притороченными к сёдлам дорожными саквами. Рожков крепко пожал Чоре руку.
— Спасибо тебе, хлопец!
А Иваник расчувствовался:
— Хоть ты и нехристь, знаешь-понимаешь, а добрый человек! Пусть бережёт тебя господь бог! А матушке твоей — низенький поклон.
— Счастливой дороги! — улыбнулся Чора, услыхав пожелания Иваника.
Он постоял, пока не стих вдалеке стук копыт, а потом бегом помчался к дому. Тревога не покидала его. То, что он задумал, противоречило не только воле отца, но и желанию матери, приказавшей отпустить Стёху на Украину. Но, несмотря на глубокую любовь и привязанность к матери, он не в силах был перебороть своё чувство к этой дивчине-гяурке, не мог расстаться с нею и тем самым разрушить своё счастье, потому и решился на отчаянный поступок…
Осторожно прокравшись к халупке, в которой спала Стёха, открыл дверь.
— Ой, кто там? — испуганно вскрикнула девушка, пытаясь в темноте разглядеть позднего гостя.
— Не бойся меня. Я Чора, — прошептал паренёк. — Скорее одевайся и выходи!
— Куда?.. Зачем?..
— Тс-с-с… Меня не опасайся, глупенькая, ничего плохого с тобой не будет. Я должен тебя спасти!
— Меня? От какой такой опасности?.. Что мне ещё угрожает?
— Вернулся из Немирова мой отец…
— Ну и что?
— Он хочет жениться на тебе…
— О боже!
— Я не допущу этого. И моя нэнька этого не хочет… Теперь ты понимаешь? Ну, собирайся! Да не теряй время! До рассвета мы должны быть далеко…
Стёха молчала. То, что сказал Чора, походило на правду.
— Куда ты хочешь меня повезти?
— В безопасное место… В одном степном улусе живёт мой двоюродный дедушка Ямгурчи, добрый старик. Меня он очень любит и сделает все, о чем я его попрошу…
— Почему ты…
— Стёха, неужели ты до сих пор не догадалась, как я люблю тебя! — вырвалось у юноши. — Лучше мне видеть тебя мёртвой, чем женой другого… чем женой… отца моего…
Стёха давно знала, что Чора любит её. Но поскольку он, то ли по молодости и свойственной ему замкнутости, то ли по другой какой причине, никогда не говорил ей о своём чувстве, она над этим не задумывалась. Теперь его отношение могло сыграть важную роль в её судьбе. Влюблённого Чору ей пока что бояться нечего. Зато жестокого и наглого Кучук-бея…
Нет, колебаться нельзя! Да и жизнь за последнее время научила её быть решительной и полагаться в тяжкие минуты только на себя.
Она накинула на плечи пёстрый татарский халат, обулась в мягкие чирики из бараньей кожи и шагнула к двери.
Чора взял Стёху за руку и, осмотрев двор, вывел в густо-синюю темноту южной безлунной ночи…
БУДЖАК
1
Иваник и Рожков лишились коней ещё на Днестре. Их отобрали ордынцы при переправе через реку, а самих отпустили: выручили ярлыки. Оборванные, босые, чуть живые от голода и усталости, доплелись они до Киева и первые два дня, воспользовавшись гостеприимством генерала Гордона, только и делали, что ели на кухне и спали на чердаке конюшни. А на третий день, малость восстановив силы, спустились на Подол, миновали Житный базар и направились к Киевской коллегии.
