накладывал обуглившуюся еду в миску.
– Вам все равно не победить. Никому из вас. Ферен не боится моего отца, и я тоже.
Шло время. Ринт с трудом сдерживал желание встать, вынуть меч и отправиться на поиски сестры. Но тогда наверняка вмешался бы Раскан, он ведь как-никак командир, и начался бы сущий хаос. Двое возлюбленных в ночи могли развязать войну, уничтожить целое королевство. Они видели только друг друга, и никого больше. И так было всегда.
– Погоди, Аратан! – бросил Ринт, когда юноша собрался отойти от костра.
– У меня нет никаких причин тебя слушать.
– Может, и нет. Но мне интересно: наставник когда-нибудь рассказывал тебе о самопожертвовании? О том, что следует уступать своим желаниям во имя мира? Неужели он не объяснял тебе этого, сопровождая ученика из детства во взрослую жизнь? – Ринт пнул костер ногой, и к небу взмыло облако искр. – Мужчина должен понимать, что порой нужно чем-то жертвовать. И от чего-то отказываться.
– Ты так говоришь, потому что у тебя нет любимой женщины.
– Неправда, Аратан, у меня есть жена. Она сейчас живет в крепости Ривен и, между прочим, ждет ребенка. Так что к тому времени, когда я вернусь, у нас уже родится сын или дочь. Да, я слегка с этим припозднился, поскольку служу пограничником и была война.
Похоже, его слова возымели действие. Аратан не двигался с места, будто лишившись сил и воли.
– Если бы я знал, – сказал Раскан Ринту, поднимая взгляд от миски, – то отправил бы тебя назад и нашел среди пограничников кого-нибудь другого. Тебе следовало в такой момент быть с женой, Ринт.
– У меня был дядя, которого супруга пырнула ножом, когда рожала. Слишком много болтал и суетился вокруг нее.
– Она его убила?
– Нет, просто взяла его заботливую руку и пригвоздила ее к земле. – Поколебавшись, Ринт добавил: – Говорят, дядюшка вытащил нож и снова начал гладить жену по волосам. Но это продолжалось недолго, поскольку повитухи выволокли его из комнаты. Так что все закончилось хорошо.
Раскан усмехнулся.
Послышались шаги возвращающейся Ферен. Драконуса нигде не было видно.
Сержант выпрямился:
– А где повелитель?
– Приносит искупительную жертву, – ответила Ферен. – Ринт, чтоб тебя, ты все-таки умудрился сжечь ужин.
– Искупительную жертву? – переспросил Раскан.
– Ага, в кургане, – рассеянно кивнула она, выбирая миску.
Аратан встал, не сводя с нее взгляда, но Ферен не обращала на него ни малейшего внимания, наполняя миску едой, и Ринт понял, что между его сестрой и этим парнем все кончено.
– Нет, – сказала в темноте Ферен. – Поиграли, и хватит.
Аратан отошел, чувствуя себя полностью потерянным. Глаза юноши застилали слезы. Его отец правил всеми, а править – значит использовать. Куда бы Аратан ни посмотрел, повсюду он видел тяжелую руку Драконуса, которая отталкивала, тащила, удерживала, – и от ее прикосновения оставались синяки, царапины, ноющие раны. Именно это и означало власть.
Ему хотелось сбежать. Оказаться утром где-нибудь далеко отсюда. Но Ринт наверняка его выследит. К тому же далеко не от всего на свете можно убежать.
Обойдя свой спальный мешок, Аратан подошел к аккуратно разложенным разновесам и один за другим зашвырнул их в ночную тьму.
В дне пути к западу от Абары-Делак сидел у небольшого костра Гриззин Фарл, зажаривая недавно убитого зайца. Настоящие охотники пользовались пращами или стрелами, возможно, даже копьями, которых у него имелось в избытке. Но Гриззин Фарл не был охотником. Он загнал зверька, преследуя его до тех пор, пока тот не сдался, тяжело дыша. Но даже тогда, держа в руках дрожащее тельце, Гриззин долго успокаивал зайца, поглаживая его мягкую шерстку, и лишь потом, поморщившись, свернул ему шею.
Смерть обладает ужасающей властью. Когда ты причиняешь кому-то страдания, это оставляет на душе несмываемые пятна. Фарл видел, как охотники и пастухи, безжалостно убивая живых существ (вне зависимости от того, ходили ли те на двух ногах или бегали на четырех, обладали ли крыльями или скользили по воде), оставались при этом абсолютно хладнокровными. Почему? Ответ был прост: убийство совершалось в силу необходимости. Любой нуждается в пище, будь то мясо или растения, и платой за еду служит смерть.
Однако подобная истина очень не нравилась Гриззину, и в эту ночь, когда он обгладывал маленькие косточки, титул Защитника казался ему всего лишь пустой насмешкой.
Днем Фарл видел двоих ехавших на север всадников: вероятно, пограничники, которые отвезли наставника в Абару-Делак, теперь спешили нагнать товарищей. Если же они, в свою очередь, заметили его самого, то, скорее всего, быстро прожевали и выплюнули собственное любопытство. Умы некоторых были закрыты на все засовы, сосредоточившись лишь на чем-то одном и ничем более не интересуясь. Гриззин представлял, как однажды повсюду станет полно таких вот мужчин и женщин, занятых тем, чтобы лишить мир всех его красок. Ему совершенно не хотелось дожить до того времени, когда подобное будет в порядке вещей. Горе тому миру, где дерзкий смех встречают неодобрительным хмурым взглядом и угрюмой тревогой! Те, что считали себя чересчур серьезными, никогда не переставали вести войну с радостью и удовольствиями, не зная при этом ни жалости, ни устали. Сам Фарл всю жизнь им противостоял, считая свою непреклонность наиболее ценным достоинством.
«Да уж, воистину Защитник!»
При этой мысли он негромко рассмеялся.
Увы, у бедного зайца не было никаких поводов для веселья.
Незадолго до того, как сумерки сменились ночью, Гриззин увидел идущую с востока одинокую фигуру. Хотя не подлежало сомнению, что случайность невозможно измерить, предстоящая встреча никак не могла быть случайной, и потому он тщательно просчитал все в уме. Далеко на западе пробудили от вечного сна королеву телакаев, и та все еще пребывала в дурном расположении духа, как бы ее ни пытались умиротворить.
Старики сильно не любили молодых, а те отвечали им взаимностью, так что неприязнь превращалась в неподдельную вражду. На недавно родившихся смотрели с отвращением, а на неуклюжих стариков – как на завернутые в саван трупы. Обе стороны презирали друг друга, и вполне заслуженно.
А теперь с востока приближались тяжелые шаги старого друга, который готов был встать на колени перед ребенком. Любопытно, что это: извечное стремление мироздания к равновесию или же ирония?
– Нам есть что обсудить, и немало, – сказал Гриззин достаточно громко, чтобы гость услышал его. – Но у меня полностью закончился эль. Никогда не умел экономно расходовать запасы. К превеликому моему сожалению.
– Тебе хватило бы одних слов, Гриззин Фарл, чтобы наполнить ими бочонки вместо эля.
– Увы, мои слова никогда не бывают столь сладостны на вкус. Присоединяйся, дружище. Я намерен вытянуть из
