малозначащие секреты, Сеч, чтобы лучше скрыть самые важные. Можешь воспринимать это как попытку сбить противника с пути. Поразмысли хорошенько, и сам поймешь, какое это удовольствие.
Сешуль Лат пристально взглянул на избитого до полусмерти Эррастаса, который лежал, опираясь о камень.
– Ты и в самом деле такой умный, каким себя считаешь?
– Какая разница, Сеч? – рассмеялся Эррастас. – Чтобы удобрить почву воображения, хватит одного лишь подозрения. Пусть другие заполнят пробелы в моем уме и объявят меня гением.
– Что-то я сомневаюсь в правдивости твоих слов.
– И вполне справедливо. А теперь помоги мне встать. Нужно уходить отсюда.
– Пользуясь свободой, которую предоставляет нам К’рул.
– Меня радует твоя ирония.
Сешуль Лат повернулся и взглянул на труп женщины-яггутки, лежавший у края скального уступа. Убийство было воистину страшным деянием. Его товарищ прав: насилие витало в воздухе, густое, как дым, и от его пьянящего запаха кружилась голова.
– Никогда не подозревал, – произнес Эррастас, когда Сешуль, у которого действовала только одна рука, неуклюже помог ему подняться, – что убивать может быть столь забавно.
Сешуль вздрогнул:
– Эррастас, сам подумай, что мы сотворили. Пригласили ее сюда под вымышленным предлогом, а потом набросились на бедную женщину, как дикие звери. Мы пробудили ярость яггутов. Ничем хорошим это не кончится.
– Для яггутов наступает ночь, Сеч. Их ярость теперь ничего не значит.
– Не будь таким легкомысленным, Эррастас. Мы только что убили жену Худа.
– И Худ возрыдает – что с того? Пошли скорее, пока они нас не услышали. Это ведь не Худ идет сюда?
– Нет, – пробормотал Сешуль Лат. – Всего лишь его брат.
Хаут остановился и, прищурившись, взглянул вверх.
Следовавшая за ним Кория устало сгорбилась. Если ходить кругами по комнате на верху башни, ноги особо не натренируешь. Три шага от края до края – то было все ее королевство, где она могла верить в свои божественные порывы. Оно казалось убогим и маленьким, и девушка начала подозревать, что мир постоянно давал уроки унижения, даже богам и богиням.
– Теперь уже недалеко, – сказал Хаут. – Мне следовало выбрать меч: этот топор становится все тяжелее. Гордыня моя велика, но старые мышцы слабы. – Он посмотрел на Корию. – Ты больше не думала об этих разбросанных сокровищах?
– А что, должна была?
– Я жду от тебя мудрых слов.
Она покачала головой:
– Мудрости у меня немного, хозяин. Но я вижу в этих сокровищах преднамеренную насмешку над любым богатством.
– Допустим. Но с какой целью их разбросали?
– Может, хотят таким образом сказать: лишь то, что ожидает нас в конце этого пути, обладает истинной ценностью.
– Вполне вероятно. Азатанаи – прелюбопытные создания. Они не склонны к стяжательству. Собственно, среди них есть один, который носит титул Защитника, но ничего не защищает. Когда в их селения явились джелеки и украли все, что смогли унести, он лишь улыбался.
– Возможно, он защищает то, чего нельзя увидеть.
– Что, например?
Кория задумалась, радуясь передышке.
– Есть много добродетелей, которые не измерить материально.
– Правда? Назови хоть одну.
– Любовь.
– Браслеты и золотые кольца, броши и диадемы, дорогие подарки, надежный дом и крыша, которая не протекает. Ребенок.
– Любовь может существовать и без всего перечисленного.
– Отлично. Продолжай.
– Доверие.
– Охраняй мое богатство, а я тебе за это заплачу.
– Это уже сделка.
– С помощью которой покупается доверие.
– Материальные ценности – лишь символ добродетели, но сами по себе таковой не являются.
– Но разве не в этом смысл всех богатств, заложница?
– Вряд ли. В конце концов, алчность ведь не добродетель.
– Алчность – язык власти, накопление символов.
Девушка покачала головой:
– Добродетели невозможно присвоить, их можно только проявить.
– Проявить? Каким образом?
Кория нахмурилась:
– В виде описанных вами даров.
Хаут кивнул.
– Слушай внимательно. Ты права в том, что символ не следует путать с его значением, но ошибаешься, считая, что такое бывает редко.
– Тогда я, пожалуй, сказала бы, что Защитник защищает подобное различие и потому ему приходится стоять в стороне, когда воры забирают материальные символы добродетелей, святость и чистоту которых он хранит.
– Неплохая теория, – проворчал Хаут. – Надо подумать…
Он внезапно остановился, уставившись себе под ноги. Помедлив, старик достал топор и снова повернулся в сторону склона.
– Хозяин?
– Чем тогда измерить богатство азатанаев?
– Хозяин? Что… – Едва заметное движение привлекло взгляд Кории.
Вдали что-то блеснуло, и она посмотрела на тропу. Среди искореженных перстней и расколотых драгоценных камней извивался тонкий кривой ручеек, казавшийся черным в странном блеклом свете.
Хаут двинулся дальше, держа топор наготове.
Выпрямившись и стараясь избегать ручейка, Кория последовала за яггутом.
Еще через несколько шагов стало ясно, что растекающуюся жидкость уже не обойти.
«Неужели кровь?»
Кория подумала о богах и богинях, о жертвоприношениях – от которых тисте давно отказались, – и это место сразу же показалось ей еще более холодным и зловещим.
Вопросов Хауту она больше не задавала – сейчас было не время. Во рту у девушки пересохло, а сердце отчаянно колотилось в груди.
Подъем закончился грудой разбитых камней, у края которой что-то лежало – полуобнаженное тело с вытянутыми руками и ногами, как будто его тащили к краю обрыва. Вниз стекали густые струи крови, затопляя несколько последних разбросанных драгоценных камней.
Женщина-яггутка.
Кория видела выступавшее из ее груди острие длинного ножа; судя по выгнутой спине, между лопатками торчала рукоятка.
– Кариш…
Слово, которое произнес стоявший возле тела Хаут, прозвучало отчасти как молитва, а отчасти как просьба. Мгновение спустя он пошатнулся, будто собираясь упасть, и Кория шагнула ближе, понимая, что ни за что не сумеет удержать яггута, если тот вдруг лишится чувств. Старик проковылял мимо женщины, поднимая топор.
– Кариш!
Кория добралась до трупа – то был первый мертвец, которого она когда-либо видела. Горделивого вида женщина с правильными, возможно даже красивыми по меркам яггутов, чертами лица, казалось, хмуро смотрела в бесформенное небо. Клыки ее были белыми, как козье молоко. На слегка приоткрытых губах запеклись пена и кровь. В незрячих глазах застыло какое-то странное выражение: словно бы они все видели, но не находили вокруг ничего достойного внимания. Но больше всего Корию потрясла их неподвижность.
«Это и есть смерть. Мертвые, в отличие от живых, всегда неподвижны».
Подъем заканчивался возвышенностью – ровной каменной площадкой шириной в полдюжины шагов. То было царство богов, но сейчас там стоял только Хаут. Он внимательно вглядывался в землю, будто пытаясь прочитать прошлое.
«Не такое уж и далекое прошлое. Эта женщина умерла совсем недавно. Кровь только теперь начинает течь медленнее».
Наконец к Кории вернулся дар речи.
– Куда могли деться убийцы? Мы никого не встретили.
Не получив от Хаута ответа, она
