У меня не было выбора, Кирилл. Тогда не было.
– Поясни, – просит он, но в голосе уже звучат требовательные нотки.
– Помнишь тот день… последний. Я уезжала.
– Да, – подтверждает он, мрачнея.
– Как и обещала тебе, я тогда поехала, чтобы сказать ему, что больше не смогу навещать его одна. Что у меня появился парень, – всхлипываю, не в состоянии сдержаться. – Но, когда я зашла в палату, меня на пороге встретила его мама. Она… она оттеснила меня в коридор, сказала, что Рома спит и его нельзя беспокоить.
На мгновение закрываю глаза, воскрешая в памяти события того ужасного дня.
– Я объяснила ей, зачем приехала. Она сразу же начала плакать, сказала, что он не выдержит, если я его брошу, – смахиваю слезы, стараюсь, чтобы голос не дрожал, но выходит паршиво. – Ночью накануне моего приезда он пытался покончить жизнь самоубийством. Не хотел быть инвалидом. Потом, когда я увидела его… Я не смогла сказать, Кирилл. Просто не смогла. Он был на грани. Его мать была на грани. Когда он предложил… Когда он попросил… Тогда это казалось естественным, единственно верным – взять на себя ответственность за него…
– Почему ты не рассказала мне тогда? – обрывает мою истеричную тираду надломленный голос Кирилла.
– Потому что я знала, что ты сможешь переубедить меня, – не говорю, выдыхаю с очередным всхлипом. – Никто бы не смог, только ты.
– В ту последнюю ночь…
– Тогда я уже знала, что это конец, – подтверждаю я. – Я прощалась. Но была слишком… Мне было страшно. Я бы не смогла сказать тебе в лицо. Я так тебя любила.
– И поэтому ты решила уйти, как Примадонна! – цедит он, так резко вскакивая со стула, что тот с грохотом падает на пол. – Ты хоть представляешь, что пережил я, когда ты ушла? Ты убила меня своим поступком, Лера! И пока я утопал в пустоте, чувстве вины за несуществующие грехи, жалости, муках утраты и злости на весь мир, ты вышла замуж за мудака, который просто… просто… Твою мать!
Смотреть на Кирилла в этот момент мне физически больно. Больно не самой. Больно за него. В его голосе, в глазах, даже в движениях – разочарование.
– Я просто знала, что если увижу тебя… посмотрю в глаза… поговорю с тобой… не смогу… До последнего… – сиплю я, понимая, насколько нелогичным выглядит мой рассказ. И все же сдерживаться не могу, слова так и льются из меня нестройным потоком. – Я потом до последнего момента в загсе надеялась на чудо.
– Я видел тебя, – говорит он мрачно. – В свадебном платье. На крыльце дома.
– Что?
– Я убедил Панина дать мне адрес. И приехал. За тобой. – Он усмехается, но от его усмешки у меня по спине ползет холодок. – Если бы, сука, ты не появилась в белом платье на крыльце, я бы забрал тебя, чего бы мне это ни стоило.
Время всхлипов прошло. Теперь я начинаю откровенно плакать, потому что держаться больше нет ни сил, ни возможностей.
– Дядя ни-ни-когда н-не г-говорил мне…
– Он и не знал, наверное. – Он пожимает плечами. – Я просто вернулся в лагерь и никому ничего не сказал. Кате только, и то случайно. Пытался еще что-то делать, но через пару дней просто забил. Забрал документы и уехал. Находиться в «Синичке» после всего я не мог.
– Что делал потом?
– Уволился из банка и на два месяца ушел в море.
– Один? – шепчу я, вспоминая, как он мечтал однажды взять меня в путешествие.
– Один.
– Прости меня, Кирилл. Прости, – шепчу я, пряча лицо в ладонях.
Глава 37
Успокоиться. Нужно успокоиться. Привести в норму дыхание. Унять дрожь. Дышать. Просто дышать. Самое страшное уже позади. Я смогла, я рассказала. Даже несмотря на мучительную тяжесть в груди, я чувствую, будто с плеч свалилась непосильная ноша, которую я так долго таскала на себе в полном одиночестве.
Смотрю на напряженную фигуру Кирилла, который стоит у окна ко мне спиной, и судорожно ищу способ как-то сгладить правду, которую он только что узнал. И как-то переварить то, что я узнала от него тоже.
Осознание и сожаление. И снова боль. После жалкого письма-прощания, после утра разбитых надежд он все равно приехал за мной, только чтобы в горьком финале увидеть меня в свадебном платье, выходящей замуж за другого… У судьбы в отношении нас явно паршивое чувство юмора.
– Из-за чего вы развелись? – внезапно спрашивает Кирилл, прерывая затянувшееся молчание.
– Какое отношение?.. – начинаю я, но осекаюсь, увидев, каким яростным огнем полыхают его глаза.
– Из-за чего? – чеканит он мрачно.
– Не было какой-то одной причины, – говорю я, не решаясь скрывать правду. – Просто… У нас не получилось. Я пыталась в самом начале, но потом стало ясно, что это невозможно. Сложно переступить через себя, когда не любишь, не хочешь… Рома… Он потом проходил реабилитацию в Кисловодске и познакомился с девушкой… Она подошла ему больше.
– Он еще и бросил тебя? – Лицо Кирилла в этот момент выражает дикую смесь изумления и презрения. – После всего, что было?
– Я ушла сама, – признаюсь тихо. – Просто мне надо было сделать это раньше, а не ждать повода…
– Два года назад, верно?
Я киваю.
– Неужели за все это время тебе не хотелось поговорить со мной? Пять, сука, лет, Лера! – взрывается он негодованием. – Пусть не сразу, ладно, но позже. Да даже два года назад, когда ты развелась с этим мудаком!
– Я не знала, что сказать… – Мой голос осип от переизбытка чувств, в голове все смешалось настолько, что мне с трудом удается подбирать слова. – Не знала, как посмотреть тебе в глаза…
– Ну, очевидно, что вести себя ночью как шлюха в моей постели, а наутро уйти, не сказав ни слова, для тебя проблемой не было, – высекает он. – Могла бы постараться сделать хоть что-то! Найти слова, взглянуть в глаза…
– Я думала, ты не захочешь меня видеть. Кто бы захотел… после… – Мой голос срывается, но я заставляю себя говорить дальше. – Я понимала, что ты не простишь меня. Такое не прощают.
– А о ком-то, кроме себя, ты вообще думаешь? – рявкает он, нервным жестом ероша волосы на затылке. – Рассказать мне ты могла, нет, должна была, хотя бы ради того, что я, твою мать, все это время думал о тебе! Что со мной не так? Только законченный кретин станет мечтать о женщине, которая поступила с ним так, как ты поступила со мной! Ты как отрава. Все собой отравила. Ты говоришь, что любила меня. Но это не любовь, Лера. Если я хоть что-то соображаю в
