— Ха! — сказал Парстевальт. Он схватил Киния за шею, потом втащил внутрь и подтолкнул к скамье, которая тянулась во всю длину повозки. Днем здесь сидели, ночью спали. Повозка была полна народу, пропахшего влажной шерстью и дымом. К Кинию протянулись руки, его трогали, хватали, пока он не сел, втиснувшись в теплый промежуток между двумя телами. Одно из этих тел принадлежало Страянке, и не успел Киний усесться, как Страянка просунула руку ему под хитон и прижалась губами к его рту. Он поцеловал ее так крепко, что вдохнул воздух из ее легких, а она из его; она свернулась рядом с ним на скамье, и жар ее тела высушил его хитон. В повозке было темно — красные угли жаровни не давали настоящего света, и, хотя слева от себя он чувствовал Хирену, у него создалось впечатление, что они со Страянкой одни, и каждый вдох лишь усиливал его желание.
— Ты пришел, — сказала она между поцелуями, как будто не верила себе.
Он пришел искать… что? Его рука была под ее платьем, касалась того места, где мягкая кожа груди переходит в сосок. Страянка впилась зубами ему в руку, он ахнул и еще глубже вдохнул дым жаровни…
Червь совсем близко, его жвалы перемалывают все на пути, и у Киния подступила к горлу рвота: червь начал сгрызать лицо Левкона с костей черепа…
— Ателий! — сказал Киний. Он оттолкнул Страянку. И подумал, не сошел ли с ума.
Она схватила его за руку. Он противился, но она была сильна, притянула его, толкнула, и он упал — было влажно и скользко, и он ударился о втулку колеса. Она спрыгнула на влажную траву вслед за ним.
— Ты легко поддаешься дыму, — сказала она. Поманила пальцем. — Дыши глубже. Ложись под повозку и дыши.
— Останься со мной, — попросил Киний, но она покачала головой.
— Слишком много, слишком быстро. Дыши. Я найду Ателия. Он с Самахой. Делай, что мы должны делать, но ради Састар Бакки и царя.
И она ушла.
К тому времени как Страянка вернулась, ведя за собой Ателия, точно запасную лошадь, в голове у Киния прояснилось.
Киний не чувствовал себя полководцем и понимал, что не похож на полководца. Тем не менее он подтащил к себе Ателия.
— Я сегодня утром послал Герона, гиппарха из Пантикапея, вниз по реке разведывать броды.
— Вниз по реке нет бродов, — ответил Ателий. С ним был еще один мужчина — нет, женщина. Она стояла, сложив руки на груди, и по ней вместе с дождем, казалось, струился гнев. — Это Самаха, жена мне. — Он улыбнулся. — Жена в двадцать лошадей.
Киний пожал ему руку, что было безумием.
— Я должен знать, где Герон и что он обнаружил.
Ателий нахмурился и посмотрел на Киния исподлобья:
— Ты просишь меня ехать в дождь — сейчас? За Героном?
Киний сказал:
— Да.
Ателий глубоко вздохнул.
— Для тебя? — спросил он.
— Для меня, — подтвердил Киний. Ему не хватало слов, чтобы объяснить, почему он так встревожен, почему так беспокоится из-за отсутствия гиппарха, — но он беспокоился.
Когда Ателий ушел — Самаха шла за ним, громогласно протестуя, — Киний сел на сухую землю под повозкой. Страянка села спиной к нему. Они долго молчали. Наконец она сказала:
— Если мы победим… когда мы победим. Ты приведешь мне двадцать лошадей?
И рассмеялась — низким грудным смехом.
— Мне нет цены, — сказала она по-сакски и повернулась, чтобы посмотреть на него. — Я хочу тебя, как кобыла в течку хочет жеребца, и пошла бы к тебе за пучок травы, как жрица. Это Страянка — женщина. — Она запрокинула голову, и ее профиль четко обрисовался на пламени костра. — Я вождь Жестоких Рук, и у меня нет свадебной цены. Царь сделал бы меня царицей, тогда Жестокие Руки разбогатели бы. Я женщина и вождь. — Она посмотрела ему в глаза. В ее глазах горело отражение лагерных костров. — Но если мы победим в этой битве, — снова сказала она, — если освободимся от Састар Бакки, ты возьмешь меня в жены?
Киний прижался спиной к ее спине.
— Если мы уцелеем, я попрошу тебя выйти за меня. — Он поцеловал ее и почувствовал, как ее ресницы щекочут ему щеку. — Что значит Бакка, я знаю. А кто Састар?
Она молча обернулась в его объятиях.
— Как называется… какое слово вы говорите, когда человек правит другими и не слушает их? Правит один? Ни у кого нет голоса, кроме него?
— Тиран, — ответил после недолгого молчания Киний.
— Тиран, — повторила она. — Састар — это как тиран. Састар Бакка — Бакка, который никому не дает голоса. — Она повернулась и обхватила его голову руками. — Больше не надо ни сакского, ни греческого.
— Не надо, — сказал Киний. Смерть казалась далекой, и все стало возможно. — Я женюсь на тебе.
Он снова поцеловал ее.
Она улыбнулась под его поцелуем, отпрянула и посмотрела на него.
— Правда? — Она улыбнулась, снова поцеловала его и оттолкнула. — Ну тогда принеси мне как свадебный выкуп голову Зоприона.
И она вскочила на ноги.
Киний тоже встал, все еще держа ее за руку. Они посмотрели друг другу в глаза. Страянка пожала ему руку — и отошла.
Дождь отрезвил его, и все мгновенно вернулось: битва, равнина, тревоги. Где, во имя Аида, Герон? И простой факт: я ведь буду мертв — все это глупость. Но он заставил себя засмеяться и сказал:
— Дорогая цена.
Она выскользнула из-под повозки и обернулась.
— Об этом получится хорошая песня, — сказала она с улыбкой. — А знаешь, о нас уже поют?
Киний не знал.
— Правда? — спросил он ей вслед.
Она остановилась под дождем на ступеньке повозки.
— В песне мы можем жить вечно.
Он задержался в лагере царя, чтобы доложить обстановку, потом, промокший насквозь, спустился с холма отдать последние приказы у костров. Ночь уже перевалила за середину, когда он раздвинул полог в своей повозке. У него хватило сил снять хитон, повесить промокший плащ и лечь на ложе. Какое-то время он лежал без сна и гадал, не послали ли боги ему безумие. Он не хотел закрывать глаза. И закрыл их.
Червь двигался, тысячи ног толкали его непристойное тулово по мокрой траве к реке, десятки похотливых ртов жевали все, что подворачивалось, — мертвых лошадей, мертвых людей, траву.
Он кружил возле червя, видя его двумя зрениями: как чудовищного червя и как людей, лошадей и повозки, из которых состоял червь. Киний словно читал свиток и в то же время воспринимал его в целом. Так иногда одновременно видишь и каждый камень в мозаике, и весь рисунок.
Он отталкивал сон, и сова отвернула от червя и полетела на юг — впервые он смог управлять своим сном. Сова била крыльями, и стадии улетали назад, серые, неотличимые в неутихающем дожде, но он видел всадников, скачущих по западному берегу реки, — десятки отрядов пробирались на юг.
Тут он вдруг потерял власть над сном и повернул на север, назад к червю в море травы. Это вселяло ужас, но ужас знакомый — ведь он и сам был ногами червя и его ртом. Он знал этот запах.
Грезя, Киний повернул на восток, пролетел над рекой, которая во сне отливала под дождем металлическим блеском, и начал спускаться; там было дерево — но не прежний столп черно-зеленого величия. Дерево умирало. Кора кедра была под его когтями ломкой, листва и иглы отпадали охапками, обнажая древесину и гнилую кору, — так больной зверь теряет клочьями шерсть, — а вершина уже обломилась. Он сел, вцепившись в прочную ветвь, но та тоже сломалась, и он стал падать…
…с лошади, со стрелой в горле, давясь жестокой болью и потоком крови; во рту и в носу горечь меди и соли; в последние мгновения жизни Киний постарался увидеть, вспомнить, выиграна ли битва, но все перед глазами распадалось, оставался только ее голос, поющий; Киний не мог припомнить ее имя… только слушал…
— Внизу, где-то в дожде, — произнес голос. Рука потянула его за плечо. — Хорошие новости. Вставай.
— Что? — спросил он. Он чувствовал себя избитым, словно его месили, как тесто.
— Уже рассвело. Эвмен готов выступить. Твой приказ… да ты проснулся ли? — спросил Филокл, голый и мокрый. — Здесь Лаэрт с пленным.
Киний сел. Хитон, который он снял перед сном, был таким же мокрым, когда он натягивал его. Плащ тоже. Он набросил плащ на плечи и выбрался из повозки, поеживаясь. Пахло влажной шерстью. Филокл спрыгнул вслед за ним.
— Не холодно, — сказал он.
— Не все из нас спартанцы, — ответил Киний. На самом деле ему, как всегда, не хотелось показываться обнаженным. Даже в преддверии битвы. Он улыбнулся собственному тщеславию.
Ателий сидел у костра вместе с Лаэртом, Краксом, Ситалком и еще одним воином — этот лежал у ног Лаэрта, у него были короткие светлые волосы, голые ноги прикрывал красный плащ: это пленник, если уже не труп. Остальные передавали друг другу рог, от которого шел пар. Киний перехватил рог.
— Доброе утро, — сказал он. Сквозь остатки сна до него дошло, что значит присутствие Ателия. Он положил руку на плечо Краксу. — Где Герон? — спросил он. Потом показал на незнакомца под плащом. — А это кто?
