— Слушаюсь, сэр, благодарю вас, сэр. — Майкл отдал честь и вышел.
У входа в столовую Майкла ожидал Брейлсфорд. Прислонясь к стене, он ковырял в зубах и сплевывал. После памятной драки с Ноем он еще больше растолстел, но в его чертах появилось выражение затаенной обиды, а в голосе стали звучать жалобные нотки. Выходя из столовой, отяжелевший после сытного обеда, состоявшего из свиных отбивных котлет с картофелем и макаронами и пирога с персиками, Майкл заметил, что Брейлсфорд машет ему рукой. Майкл хотел было сделать вид, что не заметил ротного писаря, но тот поспешил вслед за ним, крича: «Уайтэкр, подожди минуточку». Майкл повернулся и посмотрел ему в лицо.
— Привет, Уайтэкр, — сказал Брейлсфорд, — а я тебя искал.
— В чем дело? — спросил Майкл.
Брейлсфорд беспокойно огляделся вокруг. Разомлевшие от обильной пищи солдаты медленным потоком выходили из столовой и проходили мимо них.
— Здесь неудобно, — сказал он, — давай пройдемся немного.
— Мне еще надо кое-что сделать перед парадом… — возразил было Майкл.
— Это займет не больше минуты. — Брейлсфорд многозначительно подмигнул: — Я думаю, тебе будет интересно послушать.
Майкл пожал плечами.
— Ладно, — согласился он и пошел рядом с писарем по направлению к плацу.
— Эта рота, — начал Брейлсфорд, — мне осточертела. Сейчас я добиваюсь перевода. В штабе полка есть один сержант, которого должны уволить по болезни, у него артрит, и я уже говорил кое с кем. Как подумаю об этой роте, меня просто бросает в дрожь…
Майкл вздохнул: ведь он собирался эти драгоценные двадцать минут послеобеденного отдыха полежать на койке.
— Послушай-ка, — прервал Майкл, — к чему ты клонишь?
— После того боя, — продолжал Брейлсфорд, — эти мерзавцы не дают мне прохода. Знаешь, ведь я не хотел подписываться на том листке. Но они уверяли меня, что это только шутка, что он ни за что не станет драться с десятью самыми крупными парнями в роте. Я ничего не имел против этого еврея. Я не хотел драться. Да я и не умею. Каждый мальчишка в нашем городе, бывало, побивал меня, хотя я был большого роста. Какого черта, разве это преступление, если не любишь драться?
— Нет.
— К тому же я не могу долго сопротивляться. Когда мне было четырнадцать лет, я болел воспалением легких и с тех пор быстро устаю. Врач меня даже освобождает от походов. А попробуй скажи такое этому подлецу Рикетту или еще кому-нибудь из них, — с горечью добавил он. — С тех пор как Аккерман нокаутировал меня, они обращаются со мной так, словно я продал немецкой армии военные секреты. Я держался сколько мог, ведь правда? Я стоял, а он бил и бил меня, но я долго не падал, разве это не правда?
— Правда, — согласился Майкл.
— Этот Аккерман прямо бешеный, — продолжал Брейлсфорд, — хоть маленький, а до чего злой. Не люблю связываться с такими людьми. В конце концов, он же разбил нос в кровь даже Доннелли, правда? А ведь Доннелли дрался в «Золотой перчатке». Чего же, черт побери, можно ожидать от меня?
— Ладно, — сказал Майкл, — все это я знаю. Что еще ты хотел сказать?
— Мне все равно житья не будет в этой роте. — Брейлсфорд отбросил зубочистку и печально уставился на пыльный плац. — А сказать я хотел то, что и тебе житья здесь не будет.
Майкл остановился и резко спросил:
— Что такое?
— Только ты да тот еврей обошлись тогда со мной как с человеком, — сказал Брейлсфорд, — и я хочу помочь тебе. Я хотел бы помочь и ему, если бы мог, честное слово…
— Ты что-нибудь слышал? — спросил Майкл.
— Да, — ответил Брейлсфорд. — Его поймали прошлой ночью на острове Губернатора в Нью-Йорке. Запомни, что никто об этом не должен знать — это секрет. Но я-то знаю, потому что все время сижу в ротной канцелярии…
— Я никому не скажу. — Майкл сокрушенно покачал головой, представив себе Ноя в руках военной полиции, одетого в синюю рабочую форму с большой белой буквой Р[52], нанесенной по трафарету на спине, и шагающего впереди вооруженной охраны. — Как он себя чувствует?
— Не знаю, ничего не говорят. Колклаф дал нам на радостях по глотку виски «Три перышка». Вот все, что я знаю. Но я не об этом-хотел тебе сказать. Дело касается самого тебя. — Брейлсфорд сделал паузу, явно предвкушая эффект, который он сейчас произведет. — Твое заявление о зачислении в офицерскую школу, — произнес он, — то, что ты давно подавал…
— Ну? Что с ним?
— Оно вчера пришло обратно. Отказано.
— Отказано? — тупо переспросил Майкл. — Но я прошел комиссию, и я…
— Оно вернулось из Вашингтона с отказом. Двое других ребят из нашей роты приняты, а ты нет. ФБР сказало «нет».
— ФБР? — Майкл пристально посмотрел на Брейлсфорда, подозревая, что это хитро задуманная шутка, что его разыгрывают. — Причем же здесь ФБР?
— Оно проверяет всех, и тебя проверили. Они говорят, ты не годишься в офицеры: нелоялен.
— Ты меня разыгрываешь?
— На кой черт мне тебя разыгрывать? — обиделся Брейлсфорд. — Хватит с меня шуток. ФБР говорит, что ты нелоялен, вот и все.
— Нелоялен. — Майкл в раздумье покачал головой. — В чем же это выражается?
— Ты красный, — сказал Брейлсфорд, — они нашли это в твоем личном деле, «в досье», как говорят в ФБР. Тебе нельзя доверять сведения, которые могут быть полезны для врага.
Майкл рассеянно смотрел на плац. На пыльных островках травы лежали солдаты, двое лениво перебрасывались бейсбольным мячом. Над опаленной рыжей землей и увядшей зеленью под легким ветерком трепетал на мачте звездный флаг. А где-то в Вашингтоне сидел за столом человек, который в то время, возможно, смотрел на такой же точно флаг на стене своего кабинета, и этот человек спокойно и безжалостно записал в его личное дело: «Нелоялен. Связан с коммунистами. Не может быть рекомендован».
— Испания, — сказал Брейлсфорд. — Это имеет какое-то отношение к Испании. Мне удалось подглядеть в их бумажке. Разве Испания коммунистическая?
— Не совсем.
— Ты когда-нибудь был в Испании?
— Нет, я помогал организовать комитет, который отправлял туда санитарные машины и консервированную кровь.
— На этом тебя и поймали, — сказал Брейлсфорд. — Тебе этого не скажут. Скажут, что у тебя нет необходимых командирских качеств или что-нибудь вроде этого, но я говорю тебе правду.
— Спасибо, — сказал Майкл, — большое спасибо.
— Чепуха! — воскликнул Брейлсфорд. — Хоть ты обращаешься со мной как с человеком. Послушай меня. Постарайся добиться перевода. Если уж мне не будет жизни в этой роте, то тебе тем более. Колклаф помешан на красных. Теперь до самой отправки за океан тебя будут гонять в наряд на кухню, а в наступлении тебя первого пошлют в разведку. Я и цента не поставлю на то, что ты выйдешь оттуда живым.
— Спасибо, Брейлсфорд. Постараюсь воспользоваться твоим советом.
— Конечно, — сказал Брейлсфорд. — В армии надо уметь спасать свою шкуру. Будь уверен, здесь никто о тебе не позаботится. — Он достал другую зубочистку и принялся ковырять в зубах, время от времени рассеянно сплевывая. — Помни, — предупредил он, — я не говорил тебе ни слова.
Майкл кивнул головой, и Брейлсфорд ленивой походкой направился вдоль плаца в ротную канцелярию, где ему не было жизни.
Издалека, через тысячи миль гудящих проводов, Майкл услышал слабый металлический голос Кэхуна.
— Да, это Томас Кэхун. Я согласен оплатить вызов рядового Уайтэкра…
Майкл закрыл дверь телефонной будки отеля «Ролингз». Он совершил длительную поездку в город, потому что не хотел говорить по телефону из лагеря, где кто-нибудь мог подслушать его.
— Говорите, пожалуйста, не больше пяти минут, — предупредила телефонистка, — другие ждут.
— Хэлло, Том, — сказал Майкл, — не думай, что я обеднел, просто у меня не оказалось нужных монет.
— Хэлло, Майкл, — приветливо ответил Кэхун. — Не беспокойся, я убавлю на эту сумму свой подоходный налог.
— Том, слушай меня внимательно. У тебя нет знакомых в Управлении культурно-бытового обслуживания войск в Нью-Йорке, из тех людей, что ставят пьесы, организуют развлечения в лагерях и так далее?
— Есть кое-кто, с кем я постоянно работаю.
— Мне надоело в пехоте, — сказал Майкл, — не попытаешься ли ты устроить мне перевод? Я хочу уехать из Штатов. Подразделения этой службы чуть не ежедневно отправляют за границу. Не можешь ли ты меня устроить в одно из них?
На другом конце провода наступила короткая пауза.
— А-а, — протянул Кэхун, и в его голосе послышался оттенок разочарования и укора. — Конечно могу, если ты этого хочешь.
— Сегодня вечером я отправлю тебе спешное письмо, в котором сообщу свой личный номер, воинское звание и наименование части. Тебе это понадобится.
— Хорошо, — ответил Кэхун все еще с некоторым холодком. — Я сразу же займусь этим.
— Извини меня, Том, — сказал Майкл, — но я не могу объяснить тебе по телефону, почему я так поступаю. С этим придется подождать, пока я не приеду.
