— Не может быть!
— Да вот оно!
— Дай-ка его мне! — вскричал Сигсби. Джордж нерешительно покачивал ожерельем.
— Отдать его надо Молли.
— Нет, мне! — категорически заявил Уоддингтон. — Я — глава семьи и отныне вести себя буду как глава. Чересчур долго, Пинч, я позволял попирать себя железной пятой и лягать шипастыми башмаками. Ты меня понимаешь. Но теперь власть будет у меня. С сегодняшнего дня и впредь, все долгие годы до тех пор, пока мои друзья и родственники, собравшись у моего гроба, не прошепчут: «Какой же умиротворенный у него вид!» — все будет по-моему. Давай сюда ожерелье! Надо сделать новую оправу. Или продам и верну Молли вырученные деньги. В любом случае, давай сюда!
И Джордж отдал. Вид у Сигсби стал совсем иной, властный и повелительный, так что не захочешь — отдашь то, что он просит. У него стал вид человека, которого кормят мясом.
— Пинч!
— Финч, — поправил Джордж.
— Джордж! — неожиданно вскрикнул другой голос, и от неожиданности Уоддингтон ткнул сигарой себе в глаз.
Волна чувств захлестнула Джорджа.
— Молли! Это ты?
— Да, милый. Я пришла!
— Как ты быстро!
— Я торопилась.
— Вообще-то мне показалось, что несколько часов прошло.
— Правда, дорогой?
Мистер Уоддингтон все еще не оправился от потрясения.
— Если б мне кто сказал, что родная моя дочка так вот подкрадется да рявкнет сзади над ухом, — проворчал он, — ни в жизнь не поверил бы.
— О, папа! И ты здесь. А я тебя и не заметила.
— Пока — здесь. Но едва не очутился там! От твоего крика у меня чуть голова не отлетела.
— Прости, пожалуйста!
— Чего теперь-то извиняться? — капризно бурчал Уоддингтон. — Явилась и испортила лучшую сигару в Хэмстеде.
Грустно оглядев остатки, он достал новую из верхнего кармашка жилета и откусил кончик.
— Молли, ангел мой! — трепещущим голосом выговорил Джордж. — Подумать только! Мы снова вместе!
— Да, Джордж, милый! Знаешь, мне показалось, что в твоей спальной веранде кто-то есть.
— Что?
— Правда-правда. Я слышала голоса.
Если разобраться как следует, то нет инстинкта более глубокого, чем уважение к собственности — своей, разумеется. Самая добрейшая собака набросится на ищеек, защищая свой личный двор, а добродушнейший из людей, будь он настоящим червяком, взовьется, если кто покусится на его владения. От новости, что кто-то опять забрался на его веранду, Джордж просто вскипел. Ему почудилось, будто все население Нью-Йорка уже рассматривает эту веранду как фешенебельный курорт. Не успел он выгнать одну толпу визитеров, нагрянула новая!
С бессловесным мычанием он ринулся на крышу. Невеста его с отцом спешили по пятам. Молли боялась, что Джорджу нанесут увечье, а Уоддингтон опасался, что его не изобьют. Вечер для Сигсби был великий, и ему не хотелось, чтобы под конец он лишился красок.
— Приготовь револьвер! — крикнул он, держась в глубоком тылу— Стреляй, когда увидишь белки их глаз!
Добежав до веранды, Джордж бабахнул кулаком в дверь.
— Эй! — закричал он и повернул ручку. — Господи! Да тут заперто!
Из верхнего окошка донесся ослабленный расстоянием умоляющий голос:
— Эй-эй! Послушайте! Послушайте! — Для лорда Ханстэнтона удары в дверь прозвучали первыми выстрелами армии-освободительницы. Он испытывал все чувства девушки, которая слышит музыку волынщиков, марширующих по освобожденному Лакноу. — Послушайте, кто вы там! Выпустите нас! Пожалуйста!
Джордж заскрипел зубами.
— То есть как — кто вы там?! Я — Джордж Финч, и эта веранда принадлежит мне!
— А, Джордж! Выпусти нас поскорее, Джордж, старик! Ты ж хороший парень!
— Зачем вы туда забрались?
— Нас полисмен запер! А этот болван-дворецкий пообещал отпереть дверь и наплел какие-то небылицы, будто не может разыскать ключ. И еще удрал со всей нашей наличностью. Так что будь мужчиной, Джордж, и Бог тебя вознаградит! Действуя быстро, ты спасешь жизнь моего доброго друга. Он, то есть она, икает и, мне кажется, уже на грани истерики.
— О ком ты говоришь?
— О миссис Уоддингтон.
— А что, и миссис Уоддингтон там с тобой?
— Конечно!
Джордж резко втянул воздух.
— Да-а, мама, — укоризненно протянул он, — от вас я такого не ожидал!
Сигсби издал страшный вопль.
— Моя жена! Там! С мужчиной! Дай я поговорю с ними!
— Кто это? — осведомился Ханстэнтон.
— Мистер Уоддингтон, — объяснил Джордж. — А это кто? — удивился он, когда еще один пронзительный вопль огласил воздух.
— Миссис Уоддингтон. Послушай, Джордж, старик, — тревожно осведомился лорд, — как поступать, если женщина вдруг синеет и тихонько булькает?
Догадавшись, что человеку его сложения бесполезно докрикиваться через окошко, если он не встанет на что-то, Сигсби метнулся через крышу и вернулся в обнимку с цветочным горшком. Горящие глаза и то, что он даже в такой момент продолжал пыхтеть сигарой, придавали ему поразительное сходство с изрыгающим пламя драконом. Он бухнул горшок на пол и, точно человек, всходящий по камням умершего «я» к другому «я», к высшему, взобрался на него.
Теперь он прекрасно дотягивался до оконца и сумел дать лорду Ханстэнтону в морду, что оказалось и к лучшему. Его светлость, зашатавшись, упал, открыв вид оскорбленному мужу на провинившуюся жену.
— Х-р-р! — зарычал Сигсби.
— Сигсби, я могу все объяснить!
— Наглость, — фыркнул Сигсби, — нравится мне, но в меру и на своем месте. У женщины хватает нахальства порочить прекраснейшего молодого человека, одного из лучших на Золотом Западе, а когда я случайно приезжаю в Нью-Йорк по важному делу и нахожу ее запертой с мужчиной, она заявляет, что может все объяснить!..
Тут Уоддингтон прервал сам себя, чтобы набрать воздуха.
— Сигсби!
— А все оттого, что живем мы на душепагубном Востоке, — продолжил он, набрав свежего воздуха в грудную клетку. — Я сто раз говорил…
— Сигсби, все получилось нечаянно. Лорд Ханстэнтон сказал правду. Нас действительно запер полисмен.
— Как вы вообще там очутились? Наступила короткая пауза.
— Я зашла посмотреть, чем занимается Финч. Я слышала, как он разговаривал здесь с распутной девицей.
Уоддингтон вопросительно взглянул на Джорджа.
— Ты разговаривал сегодня вечером с распутной девицей?
— Конечно, нет! — негодующе вскричала Молли.
— Я не говорил ни с одной представительницей противоположного пола, — с достоинством ответил Джордж, — кроме девушки, укравшей ожерелье. У нас с ней был чисто деловой спор. Я сказал: «Отдайте мне ожерелье!» — и она отдала, а потом пришел ее муж и увел ее.
— Ну, слыхала?! — спросил Уоддингтон.
— Нет, мне тут ничего не слышно.
— Так вот, поверь мне на слово, этот замечательнейший молодой человек с Запада чист, как свежевыпавший снег. А теперь послушаем тебя. Почему полисмен вас запер?
— У нас случилось недоразумение…
— Какое?
— Ну, я… э… нечаянно бросила ему немножечко перца в лицо…
— Господи милостивый! Зачем?
— Он застал меня в квартире Финча и хотел арестовать.
— В самом деле? — холодным, непреклонным голосом спросил Уоддингтон. — Что ж, дальше некуда. Если не можешь жить на Востоке, не швыряясь перцем в полисменов, придется нам отправиться на Запад, пока ты с топором на них не стала кидаться. Это мое последнее, непоколебимое решение! Мы едем на Запад, женщина, где сердца чисты. Попытаемся начать новую жизнь!
— Я поеду, Сигсби! Я поеду, поеду!
— Да уж, можешь поклясться своим крашеным рыжим перманентом. Поедешь, не отвертишься.
— Завтра же куплю билеты!
— Нет уж! — И горшок с кустом, на котором стоял Уоддингтон, чуть не опрокинулся от его широкого жеста. — Билеты куплю я. Может быть, тебе интересно узнать, что благодаря коммерческой сделке, придуманной этой вот головой, я снова стал богатым. Да, да, да! Я могу купить все билеты, требующиеся моей семье, и управлять этой семьей, как ею нужно управлять. Теперь я — большой человек! Да, я — Сигсби X… — Горшок с кустом чуть накренился, и оратор свалился на руки Гарроуэя, который поднялся на крышу проверить, что там с пленниками, и очутился вдруг в дискуссионном клубе.
— …Уоддингтон! — заключил Сигсби.
Полисмен холодно оглядел его. Неприязнь, которую он испытывал к этому человеку, миновала, но смотреть на него как на друга он все-таки не мог. Более того, свалившись с горшка, Уоддингтон тяжело ухнул ему на правую ногу, чуть ли не единственную часть тела, оставшуюся не изувеченной после приключений этого вечера.
— В чем дело? — поинтересовался Гарроуэй.
Его взгляд упал на Джорджа, и он испустил то тихое, зловещее рычание, какое можно услышать от леопарда, напавшего на след жертвы, тигра, изготовившегося к прыжку, и нью-йоркского полисмена, неожиданно наткнувшегося на человека, который набросил ему скатерть на голову, а потом саданул в глаз.
