в душе, однако, чувствуя себя крайне неуютно. Поступки императрицы всегда были осторожными и тактически выверенными – чего это она ни с того ни с сего пришла ко мне? Подойдя ближе, императрица помогла мне подняться и с улыбкой проговорила:
– Я слышала, что у тебя не все в порядке с ногами, так что больше не нужно преклонять колени.
– Ваша покорная служанка не осмелится позволить себе подобное, – потупившись, ответила я.
Одарив меня улыбкой, императрица вошла в комнату, ведя меня за руку вслед за собой. Затем она взмахом руки отослала всех слуг прочь и, усадив меня рядом с собой, сказала:
– Ты очень сильно похудела по сравнению с предыдущими годами. Тебе нужно лучше заботиться о своем здоровье.
Я кивнула с едва заметной улыбкой.
– Ты еще помнишь тот визит царственного отца в сад Юаньминъюань? – весело продолжала она.
Я улыбнулась и кивнула.
– С тех пор минуло десять лет! – вздохнула она. – Это был второй раз, когда я смогла увидеть тебя вблизи.
Ответив ей еще одной легкой улыбкой, я опустила голову, продолжая молча сидеть рядом. Императрица, заметив, что я совсем не поддерживаю разговор, сама спросила с легким смешком:
– Тебе интересно почему?
Я вскинула на нее глаза.
– В пятьдесят первом году весть о том, что тебя в наказание оставили стоять на коленях, быстро разлетелась по дворцу, и все гадали, в чем же была причина. Потом еще и начался ливень. Его Величество тут же поспешил во дворец и вернулся оттуда промокшим до нитки. Я приготовила ему ванну и помогла переодеться, но затем он даже не притронулся к ужину и не пошел спать, лишь продолжал стоять у окна, глядя на струи дождя. В конце концов он вышел под дождь и простоял на улице всю ночь. Тогда я, плача, на коленях молила его уйти обратно в дом, но Его Величество лишь равнодушно приказал увести меня.
– Его Величество велел вам рассказать мне об этом? – спросила я, взволнованно взглянув на нее.
Императрица покачала головой.
– Во время своего визита Его Величество сказал лишь, что у тебя плохое настроение, и попросил прийти поговорить с тобой: он не хотел, чтобы ты маялась в одиночестве у себя в комнате, забивая голову ненужными мыслями. Я много лет держала в себе то, о чем рассказала, и только сегодня, не выдержав, наконец поведала тебе. Тогда я была слишком взволнована и напугана, а поэтому не могла понять, вел ли он себя так из-за тебя, из-за тринадцатого брата или из-за чего-то еще. Позднее, в новогоднюю ночь, я заметила, что Его Величество избегает смотреть на тебя, и обо всем догадалась.
Страдания, терзающие тогда Иньчжэня, было невозможно описать словами. Тринадцатый брат заключен под стражу, меня наказали, поставив на колени, а он мог лишь наблюдать за этим, не способный, несмотря на свое высокое положение, защитить тех, кто ему дорог. Возможно, только ледяные струи ливня смогли немного ослабить его боль. Раздражение, с утра разъедавшее мне душу, постепенно отступило, оставив вместо себя жалость и любовь.
– Все те годы его считали богатым бездельником, – продолжала императрица, – на деле же, пока ты страдала во дворце от тяжелой работы, Его Величество страдал в своей резиденции от душевных мук. Его Величество всегда поступал исключительно согласно собственным желаниям, и его никогда не заботило мнение других. Сейчас он поступает так, безусловно имея собственные политические соображения, а также потому, что хочет защитить тебя, не желая выставлять ваши отношения на всеобщее обозрение. Уверена, больше всего на свете он бы хотел навсегда спрятать тебя от чужих глаз. Ты жила во дворце много лет – наверняка и сама понимаешь его мотивы.
Я замерла в растерянности. Императрица, слегка изменившись в лице, добавила:
– Я стала супругой Его Величества, когда мне исполнилось чуть больше десяти лет, и по сей день у нас нет детей. Думаю, в этой жизни у меня их уже не будет. Я живу во дворце Куньнингун, трепеща от страха, однако, когда смотрю на тебя, в моей душе воцаряется покой.
Лишь тогда я впервые внимательно взглянула на нее и заметила, какое горе она прятала за своим венцом императрицы. В императорском гареме положение тех, у кого не было сыновей или дочерей, на которых они могли бы опереться, было еще страшнее, чем у тех, кто так и не добился благосклонности государя.
– Так или иначе, вы всегда будете императрицей, – заметила я.
Я ничего не помнила о том, как обстояли дела с гаремом у императора Юнчжэна, но знала, что Иньчжэнь, хотя и мог наказать ее за какую-либо провинность, никогда бы не стал пренебрегать ей только потому, что она не имела детей.
Улыбнувшись, императрица произнесла:
– Я уже давно знаю о ваших отношениях с Его Величеством и все понимаю. Рассказала тебе все это лишь в надежде, что это улучшит тебе настроение и Его Величество перестанет тревожиться.
С этими словами она поднялась с места.
– Знаю, что тебе не хочется видеть ни одну из нас. Я возвращаюсь к себе.
Застыв на миг, я окликнула ее:
– Госпожа императрица!
Она обернулась, и я заговорила:
– Я совсем не хочу бороться с вами, и это вовсе не капризы, имеющие целью оттеснить кого-то с моего пути. Просто я… Очень мучаюсь и сражаюсь сама с собой.
– Я понимаю, – с улыбкой кивнула императрица. – Я наблюдала за тобой последние одиннадцать лет, и если бы не знала, что ты за человек, то ни за что бы не произнесла сегодня эти слова, что шли от сердца.
На этом она с достоинством удалилась.
Уже через пару дней должен был наступить Праздник фонарей. В прежние годы в это время все во дворце были заняты развешиванием фонариков и подготовкой к празднику, но в этом году по причине продолжающегося траура полюбоваться расписными фонарями и фейерверками не представлялось возможным.
За эти дни мы сильно сблизились с Чэнхуань, наверное, потому, что я слишком уж баловала ее. На все ее выходящие за рамки приличий проказы я реагировала лишь улыбкой. Когда она залезала на дерево, все служанки и евнухи, присматривавшие за ней, в беспокойстве скакали вокруг, я же только стояла в сторонке и радостно наблюдала, прося Чэнхуань лишь об одном – быть осторожнее и не упасть. Когда девочка, подняв юбку, начинала носиться за собаками, а старая нянюшка принималась кричать, чтобы та прекратила, я тут же отправляла кого-нибудь обманом отвлечь и
