дорогая.
– Что случилось? Почему вы плачете? – перебила я старушку, когда та начала издавать несвязные звуки.
– Мия в реанимации. Ее увезли на «Скорой» сегодня утром, а сейчас мне позвонил врач и сказал, что ей срочно требуется операция, он что-то упомянул про трансплантацию легких и очередь, но я не совсем поняла. Я подумала, что ты должна знать об этом. Ты была для нее самым близким человеком…
– Сколько? Сколько нужно денег, чтобы оплатить расходы? – безнадежно задала самый главный вопрос.
– Слишком большая сумма. Ее родители уже собирают каждый цент к центу.
– Миссис Флоренс, не убирайте телефон далеко, я постараюсь связаться с вами через пару часов. Если что-то удастся узнать, пожалуйста, сообщите мне об этом! – договорила я и, бросив трубку, дала волю эмоциям.
Опустошенность, страх и больше ничего. Ломкость в голосовых связках становилась заметнее, поэтому я тут же выбежала на улицу.
Я хваталась за каждый вдох, пытаясь остановить нескончаемый поток слез. Мокрая завеса прятала за собой четкую видимость. Мир плыл перед глазами. Жгучая горечь проникала в каждый потаенный уголок чего-то живого, но потерпевшего крушение. Я брела в бреду, не различая улиц и домов, пытаясь заглушить все внутри. Шла, не оглядываясь, уступая место настигнувшему мраку, и не заметила, как обмякшие ноги привели меня к знакомому зданию.
Дверь мастерской распахнулась, и соленые капли только усерднее властвовали на моем лице.
Стэнли испуганно подхватил меня и мертвой хваткой вцепился в меня до такой степени, что можно было услышать хруст костей.
Все смешалось в смутный, тяготеющий тупик. Я теряла последний смысл, до которого так долго добиралась. Притворялась сильной, чтобы расклеиться.
– Где мы найдем такие деньги? – рыдала я, закрыв глаза ладонями.
Нежные касания парня приводили меня в чувство. Мне потребовалось несколько часов, чтобы здраво принять решение, которое могло хоть как-то разгрести образовавшуюся гору проблем. Я отчаянно металась, падала и снова поднималась, взваливая возникшие трудности на человека, вечно странствующего по своей Вселенной, но так или иначе нашедшего во мне свой последний шанс на любовь.
– Ты уверена, что я не должен поехать с тобой? Может, все-таки подвезти тебя завтра до аэропорта?
– Не нужно. Лучше позаботься о моих стихотворениях. Ты и так многое сделал для меня, – проговорила я и кротко поцеловала его в уголок губ.
– Тебе так не идут слезы, Лилу, – прервав поцелуй, ответил он мне. – Я хочу, чтобы ты всегда была счастлива.
Щеки невольно покраснели, я смущенно улыбнулась. Душевная близость соперничала с телесной. Может, так я хотела заглушить образовавшуюся боль, притупить ее неиссякаемыми чувствами.
Я любила его сильнее, чем желала, все смешалось в одно – влюбленность. Пылкую, но так быстро угаснувшую. Последняя просьба стала для меня роковой, похожей на удушливый тлен, поставивший недосказанную точку на нас.
Последнее стихотворение, сложенное мной в уголок сборника, упало на пол мастерской.
Мы рядом, но так далеко
Во мне так много красок лета.
Зачем ты губишь лучи света?
Я обнимаю, ты в ловушке,
Твоя рука в моей. Так будет лучше.
Внутри мелодий звук миноров.
Любовь в разводах громких споров.
И нам не больно, дрожь пройдет,
Борьба всех чувств нас обожжет.
Из красок – черный на мольберте.
Огонь в груди кричит: «Не верьте».
В твоих глазах погасли звезды,
Скажи, что все еще не поздно.
В груди обрывками три слова,
Но наш портрет давно срисован.
И между нами бьют сомнения.
Мы ведь друг друга отражения.
Глава 38. Стэнли
«Стихи. Стихи. Стихи», – крутилось у меня в голове, когда я в очередной раз перебирал стопку исписанных бумаг. Уже несколько дней папка с произведениями, лежащая на краю стола в мастерской, мозолила мне глаза. С нашей последней встречи с Эмили книга так и не сдвинулась с места.
Причудливые наброски на страницах смотрели на меня с жалостью и недопониманием после всего, что нас связывало.
Книга Лилу была нашей с ней маленькой историей, которую мы создавали вместе. После того, как Эмили перенесла все свои стихотворения в подаренный мной самодельный блокнот, похожий на небольшую книгу, она попросила меня добавить к ним иллюстрации: скромные изображения, отражающие ее собственную Вселенную.
Я не смог. Не смог. Поступил, как настоящий ублюдок, рушащий свою жизнь и всех, кто мне был так дорог.
Незадолго до того, как Эмили уехала в Сиэтл, миссис Вернс сказала о том, что я вылетел с конкурса. Вылетел к чертовой матери, словно ненужный мусор. Я все время прокручивал момент, когда вернулся после паба и в очередном порыве эмоций испортил картину, последнюю картину, которая могла подарить мне еще один гребаный шанс.
Несколько дней прошли как в тумане. Я не вылезал из своей творческой каморки и постоянно напивался. До потери сознания и пульса. Превращался в отродье своего отца, которым так боялся стать. Тогда я начал понимать, почему все его неудачи сопровождались бесконечными беседами с алкоголем. Я, как и он, привык решать проблемы сам, не вмешивая других, что всегда приводило только к худшему. Я стал реже отвечать на звонки друзей и родителей, не покидая свою берлогу. Когда прошло уже много времени для беспокойства, Дерек и Райан решили навестить меня. Я никак не отзывался и не подавал каких-то признаков жизни до того момента, пока парни просто не нашли меня, бьющегося с содроганием от непрекращающихся панических атак в углу комнаты. Легче не становилось.
Я чувствовал, что опять тону, добираясь до самого дна.
Зависть и ненависть закрались глубоко под кожу, обращаясь в мою погибель.
Поэт и художник – идеальная пара? Первое время мы с Эмили поддерживали друг друга в начинаниях, но порой я стал замечать, что ее достижения приносили мне неприятное стремление стать лучше ее. Мы были творческими людьми, в таком кругу мог выжить только один: тот, кто больше работал и совершенствовался, имел больше шансов реализовать врожденный талант.
После того как я окончательно распрощался с живописью, я стал прислушиваться к своему внутреннему голосу, который то и дело твердил мне одно и то же: «Ты заслуживаешь большего, чем она. Разве тебе нужна та, кто будет лучше тебя во всем?»
Мне приходилось бороться с собственным разумом. Я мог часами сидеть в углу мастерской и разговаривать сам с собой, сходя с ума от этих посторонних голосов в
