бархатистую гладь. Очертания неторопливо вырисовывались, продлевая застывшую вечность. Живые девичьи глаза глядели мне в потрепанную душу. Понемногу в силуэте проявлялся любимый облик. Небрежные пряди цвета кофе с молоком свисали на лоб девушки. Сжатый кулак, прислоненный к самому сердцу, молил о помощи. Воздушный джемпер темного гранатового тона больше не грел изнуренную и слабую девушку. Кафельный пол скрашивал ее одиночество. Скромными штрихами выделялись руки, что держали утомленное лицо в своих объятиях. Призрачные лучи упали на глаза, создавая прямую видимость
света. Солнечная полоса проступала отчетливо и настойчиво. Проблески же открывали мир под совсем другим углом, полным идиллии и гармонии.
Свет любви был началом затаенной надежды.
Выбившись из сил, я с трудом сделал достаточно шагов назад, чтобы рассмотреть картину издалека. Задумавшись, я осознал, что это стихотворение Эмили, которое приняло иную форму человеческого восприятия.
Иногда ловил себя на мысли, что мой индивидуальный стиль стал вырисовываться почти после каждого прочтения поэтичной строки, скрывающей за собой незримую реальность. Я не знал, что происходило со мной всякий раз, когда приливающееся воодушевление просилось наружу.
Прерывистые всхлипы заставили меня резко обернуться. Передо мной стояла Эмили. Слезы текли ручьем по ее бледным щекам.
– Прости, я не знала, куда пойти…
Палитра отлетела в сторону, и я мгновенно подбежал к своей Лилу.
– Тише, тише.
Все внутри разрывалось на части, когда мокрые пятна затмевали прекрасные черты девушки. Эмили всеми силами старалась не показывать передо мной свою слабость, и порой это выходило ей боком. Я подавлял ее эмоции, мешал им быть услышанными. Моя роль всегда заключалась в позиции автогероя, рассказывающего о правде своего существования, в то время как Эмили была читателем, покорно изучающим мои врожденные изъяны.
– Я так устала, Стэнли. – Ее встревоженный голос бил по ушам.
Объятия стали настолько крепкими, что я чувствовал биение ее ноющего сердца, на пару тактов скачущего быстрее моего. Хрупкое и непорочное, нуждающееся в ласке. Я хотел дать свою любовь Эмили, но просто не знал как. Все свое детство искал я поддержки и любого проявления заботы к себе, но оставался ни с чем. Вырос тем, кем не являлся на самом деле, и только сейчас пытался найти ответы на сотни вопросов.
Открывающийся вид с просторной террасы практически весь был заслонен тяжелыми цветущими ветвями дерева. Ветер не на шутку разыгрался, когда лепестки кацуры[38] начали нагло исследовать мастерскую. Прикрыв двери с двух сторон, я направился к небольшому комоду, заслоненному грудой картин. Старая кофемашина не внушала особого доверия, но работала на удивление исправно. Пряный аромат с запахом ореха пленительно витал в комнате. Эмили сильнее укуталась в пестрый плед, когда прохлада весны пропитала собой художественную каморку. Старый потрепанный диван, измазанный краской, поскрипывал от малейшего шороха.
– Возьми, должно стать немного лучше, – я протянул ей фарфоровую кружку с горячим напитком.
Сделав немного коротких глотков, Эмили расстроенно взглянула на меня. Несколько раз она приоткрывала рот, думая, что сможет выдавить из себя хоть слово, но звуки глубоко сидели внутри. Некоторые фразы все же смогли выбраться из оков, но неизменно путались. Окончания съедали тяжелые вздохи, а буквы и вовсе теряли свое предназначенное место.
Глаза девушки не переставали наливаться слезами. Я взял ее лицо в запачканные в масляной, еще не до конца засохшей краске руки и прижался своим лбом к ее.
– У тебя есть мы, Эмили. Я постараюсь сделать все, чтобы с ней ничего не случилось, слышишь? За три месяца работы я подкопил немного денег. Забери их все.
– Я не могу, Стэн…
– Ты должна. У нее никого нет, кроме тебя, ты же хорошо это понимаешь. Я поговорю с отцом ради тебя и твоей подруги. Только, пожалуйста, возьми деньги.
Я был настроен решительно и не намеревался отступать. В углу мастерской пылилась черная сумка. С того момента, как стал зарабатывать, я никогда не хранил полученную зарплату дома, остерегаясь того, что отец сможет обокрасть меня. Прошло достаточно времени, но он никак не мог завоевать моего доверия. Под двумя слоями маминых кухонных полотенец лежало несколько десятков тысяч долларов вместе со всеми моими сбережениями, которые я практически не тратил.
– Я хочу бросить писать, – отрывисто произнесла Эмили, когда я перебирал зеленые купюры около ее ног.
– Что?
– В этом нет больше смысла, по крайней мере после сегодняшнего, – не дожидаясь ответа, она отвела взгляд в сторону, но я успел поймать его.
– Если остановишься сейчас, то покажешь свою слабость. Разве непонятно, что все только и ждут твоего провала? Докажи им обратное. Что случилось с той Лилу? Сильной, стойкой, идущей наперекор всем трудностям? Именно такой ты навсегда останешься для меня, Эмили.
Минутный порыв чувств отразился жалящим отпечатком на моих губах. Девушка притянула меня ближе. Мы больше не боялись быть отвергнутыми и непонятыми друг другом. Чуждые сомнения давно достигли своего уготовленного конца.
Я свернул в сторону Южного Бродвея. Пульсирующие вены – последствия беглой страсти – все еще отдавали приятным ожогом на обессиленном теле.
Современное здание, являющееся копией римского Колизея, подсвечивалось по вечерам светодиодными лампами с улицы. Его построили не так давно. Нам с парнями тогда было по пятнадцать лет – безбашенный возраст. Именно там Райан впервые напился после единственной в его жизни неудовлетворительной оценки по физике. После этого он не мог прийти в себя целую неделю. Его стремления уловить побег от горя превратились в больничную рутину. По-моему, в тот раз ему даже удалось переплюнуть обычную дозу Дерека. Что касается его: в этом баре по пьяни он набил себе татуировку, хотя всегда скептически относился к подобному. Выпив пару шотов, он спустился на танцпол. Вернулся друг уже с парнем, представившимся местным тату-мастером. Кабинетом послужил обычный туалет. Мы с Райаном отговаривали его от эскиза в виде баскетбольного мяча на спине. В итоге Дерек забил себе плечи какими-то символичными узорами, как делали самые топовые игроки НБА. Проснувшись с ужасного похмелья и первым делом увидев свое отражение, Дерек взревел на весь дом. Поначалу он сопротивлялся и скрывал результат бурной и полной приключений ночи, но через шесть дней перешел в стадию принятия.
В выходные обычно здесь собиралось много людей, которые предпочитали спокойному времяпрепровождению шумный отдых. Длинные залы сменялись один за другим. Обычно мы собирались в небольшом приватном, отдаленном от действительно буйных посетителей.
Парни сидели за привычной полупрозрачной барной стойкой. Синие отблески раздражали уставшие глаза.
– Мы уже начали сомневаться, что ты придешь.
– Нужно было урегулировать некоторые дела.
– У этих «дел»
