с кем было посоветоваться Наде и узнать, всегда ли так бывает или это только у нее одной?
Она старалась заглушить это сомнение, и оно временами исчезало, особенно в часы встреч. Он был с нею, он был такой же, ни в чем не изменившийся, по-прежнему мечтал о том времени, когда она закончит курсы, получит интересную работу. Он и тогда — по праву старшего друга и мужа — будет помогать ей своими советами, своими знаниями, — учиться надо всегда… Успокоенная, счастливая уходила от него Надя. Разве малое счастье, когда тебя любят?!
Но стоило Наде не встретиться с Плетневым, одной провести длинный осенний вечер, как ей уже начинало казаться, что все знают о том, что случилось у нее с Плетневым. В один из таких одиноких вечеров она встретила Фаню, очень обрадовалась:
— Привет, рыженькая!
Пухлые щеки Фани даже зазолотились от румянца.
— Привет, елочка! Как живешь? Видела я тебя однажды с инженером. Ты что с ним, — серьезно?
Надя засмеялась:
— А что?
Ей давно хотелось поделиться с кем-нибудь, но разве можно было рассказать девчонкам в общежитии? Они сначала от души поахают, соберутся в кружок, пошепчутся, а потом разбегутся и разнесут сплетню. А Фаня — другое дело. Фаня замужняя. С ней можно, она поймет, посоветует, успокоит.
— Вот оно как! — выслушав признание Нади, проговорила Фаня. — А замуж когда же?
— Мы еще не говорили об этом.
— Не говорили? А зачем же тогда?..
Наде стало неловко.
— А вот я, елочка, не так…
— Что же ты не так? — обиделась вдруг Надя. — Любила одного, а вышла замуж за другого?
— Не бей меня, не хлещи, елочка, — примирительно сказала Фаня. — Я не виновата, не смогла свою любовь показать. Что ж… но своему Егорову я — жена любящая. Если уж пошла одной тропкой, про другую забыла… Сынок у нас родился…
— Я тоже по разным дорожкам не бегаю, — сердилась Надя.
— Погоди, погоди, — хватая ее за руку, успокаивала Фаня. — С чего мы начали? Как бы нам не поругаться с тобой. С чего же начали мы? Как две бабы сойдутся, так непременно поругаются…
— Я не ругаюсь, — хмурилась Надя.
— И я тоже не ругаюсь, я ведь только сказала, только спросила, замуж когда? А ты говоришь…
— Соберусь — приглашу на свадьбу…
— Не сердись на меня, елочка, и адрес запиши… приходи в гости. Егоров мой — человек гостеприимный. Может, я тебе когда и понадоблюсь… теперь мы бабы с тобой…
— Фаня!
— Ладно, не сердись, не буду… Я к тебе забегу.
— Давно следовало, а то как вышла замуж, так с тех пор и глаз не кажешь…
От этой встречи на душе стало еще хуже. Сомнение росло и росло. А тут еще случилось то, чего Надя так боялась. Несколько дней она не говорила об этом Плетневу, но потом, когда поняла, что, к сожалению, не ошиблась, сказала:
— Вася, я, кажется… ты понимаешь?
Плетнев понял, обеспокоенно начал расспрашивать. Он удивился тому, что это случилось, а она удивилась тому, что это так его встревожило. Да, это его встревожило. Он, если бы и хотел, не смог бы скрыть тревоги.
— Что же теперь делать?
— Я не знаю, — растерянно проговорила Надя. — Не знаю, — повторила она и усмехнулась, рассматривая свои руки.
Плетнев взял ее за руки, просяще заглядывая в глаза, сказал:
— Наденька, нам пока трудно будет с ним. Я совсем не думал об этом. Он будет мешать нам… Ты меня понимаешь?
— Но ведь он же наш.
— А разве я отрицаю?! — воскликнул Плетнев. — У нас могут быть и другие дети, но это после. Я представлял себе все по-другому.
— Как же? — все с той же спасительной для нее усмешкой спросила Надя и высвободила руки.
Плетнев отпустил ее, решительно заговорил:
— Ты должна учиться… без этого не может быть настоящей семьи, не может быть общности интересов. А ребенок помешает.
— Я справилась бы… — нерешительно произнесла Надя.
— Ты говоришь о курсах? — спросил Плетнев. — Наденька, разве же это учеба? Это только подступы к ней. Я хочу, чтобы ты окончила институт и после этого мы смогли бы жить вместе. А что эти курсы? Вон Леонов окончил техникум…
— Хорошо, — прервала его Надя. — Я подумаю. До свиданья.
Обида мешала ей говорить.
Наде казалось, что на следующий день Плетнев не придет ее встретить. Но он пришел. Он был, как всегда, ласков и долго не решался спросить, что же решила Надя.
— Я не успела еще подумать, — ответила она. — Странно, ты так испугался.
— Надя, ты сама не сознаешь, что говоришь. Ты неразумная!
— А ты просто трус!
Глаза ее сверкнули, яснее обозначились брови, лицо вытянулось, потемнело, и презрение засквозило в нем.
Плетнев хотел резко повернуться на каблуках, как сделал бы в обществе мужчины, но, вспомнив, что перед ним женщина, и женщина близкая, улыбнулся снисходительной, горьковатой улыбкой, так хорошо выражавшей превосходство и в то же время сожаление.
Если бы в эту минуту Плетнев уступил ей, она сдалась бы, признала бы его правоту… Как-то еще в школе Надя увлеклась рисованием. Но матери показалось, что это вовсе не женское дело. Надя не послушалась и стала рисовать с гневным упрямством, особенно перед экзаменами. Мать рассердилась и хотела сбросить со стола рисунки, но, взглянув в глаза дочери — большие, с недобрым огоньком, — опустила руки и отступила: «Проклятая девчонка… нашего роду». Дочь, полная решимости, посмотрела на мать и уловила скрытое за грубыми словами восхищение, упрямый блеск ее глаз стал влажным, и она бросилась к матери и закружилась с ней по комнате, обнимая и целуя. «Мамочка, миленькая, какая ты у меня хорошая!» Мать хмурилась, отталкивала ее, но ничего не могла поделать и невольно улыбнулась. Она хотела было назвать ее подлизулей, но смолчала, зная, что это неправда, что дочь откровеннее и прямее. Не знал Плетнев характера Нади. Если бы знал, то в ответ на ее слова сказал бы с улыбкой: «Да, трус! Сдаюсь на милость победителя!»
Прошло несколько дней. Плетнев не появлялся. Надя и негодовала и жалела его. Мужчина, сильный и умный человек, испугался! В этой жалости было и презрение и женская теплота. Все-таки многое сблизило их. Надя порою сама себя не могла понять. Она ждала его, хотела видеть, чтобы упрекать, сердиться, спрашивать с усмешкой, в который раз: как же быть? Спрашивать и надеяться, а вдруг согласится, а вдруг поймет, что ничего страшного нет. Но Плетнев не приходил. Может быть, он заболел? Она решила пойти к нему…
До подъезда шла медленно, а по ступенькам взбежала быстро, чтобы не терять
