— Вы что-то бледны, полковник, — сказал он. — Позвольте, я вам предложу коньяку. Поистине наша жара нестерпима. Два-три года назад я, конечно, не стал бы торчать здесь в это тяжкое летнее время.
Достав из стенного шкафа бутылку отборного старого коньяка, который привык покупать еще в былые деньки, когда считал свои деньги не тысячами, а миллионами, Холлистер пододвинул поближе к полковнику графин с ледяной водой и принес со стола стаканы. Отхлебнув с полстакана, полковник запил свой коньяк водой, маклер же сделал себе некрепкий коктейль и тянул его не спеша, поддерживая компанию.
— Мистер Холлистер, — начал беседу Картер, — надеюсь, я вас не обижу, если скажу, что мне хорошо известно, как пострадали от этой войны ваши дела.
— Помилуйте, я польщен, что вы в курсе моих дел…
— Я слышал, что вы присягнули на верность правительству.
Мистер Холлистер подтвердил, что это именно так, и склонил почтительно голову, как бы приветствуя тем правительство в Вашингтоне.
— В таком случае было бы лишь справедливо, чтобы мы возместили вам как-то ваши потери.
Черные глаза вдруг сверкнули из-под седых кустистых бровей, но на желтом лице их владельца не выразилось ни интереса, ни тем более нетерпения.
— У меня есть одно предложение… так, небольшая сделка, — сказал полковник, — но она может дать вам барыш тысяч в двадцать.
— Буду бесконечно обязан. И готов сослужить любую ответную службу.
— Дело очень секретное. Вы клянетесь молчать?
— Слово луизианского джентльмена.
Картер вздохнул, налил стакан коньяку, поднес его было ко рту, но потом поставил обратно.
— Речь идет о десяти пароходах, — сказал он, — о десяти старых транспортах, которые решительно никому не нужны. Штаб поставил меня в известность, что пора ограничить наш транспортный флот. Наша армия не отступит от Гранд-Экора. И там довольно людей, чтобы овладеть Шривепортом. Потому мне предложено восемь из этих судов пустить с молотка — понятно?
— Совершенно понятно, — склонился в поклоне Холлистер. — Когда армия наступает, она не нуждается в транспортах.
Что до мотивов, представленных Картером, Холлистер не придавал им никакого значения, понимая отлично, что полковник не скажет ему ничего, что связано с военной тайной.
— Так вот, их надо продать, — снова сказал полковник, не найдя никакого пути приукрасить свое предложение. — Надо пустить с молотка. За бесценок, понятное дело. Почему бы вам не купить их?
Маклер закрыл на минуту глаза. Когда он снова открыл их, все уже было продумано им до конца и решение принято. Он понимал, что никаких барышей от продажи армия не получит, здесь — явное жульничество и казна потерпит убыток. Но ему ли, стороннику Юга, о том беспокоиться?
— Хорошо бы оформить продажу как частную сделку, — сказал он.
— По правилам нужен публичный торг.
— А что, если обойтись закрытым аукционом?
— Не исключается. Можно попробовать.
— Тогда разрешите, полковник, я возьму это на себя. Подберу всех участников торга, фиктивных, конечно. По форме у нас состоится публичный торг, а фактически частная сделка. Все это в нашей власти, но прежде договоримся. Сейчас я вам поясню. Транспорты стоят в среднем по двадцать пять тысяч; десять транспортов — четверть миллиона долларов. Допустим, я их покупаю по десять тысяч за штуку. Это в пределах пристойного.
Холлистер поглядел пристальным взглядом на Картера, увидел, что тот согласен, и продолжал свою речь:
— Значит, я покупаю их по десять тысяч за штуку и снова пускаю в продажу; остается чистый барыш в полтораста тысяч. Недурно, очень недурно. Разумеется, я претендую на самый малый процент, но учтем и мои обстоятельства. Если я должен платить за покупку наличными, мне придется искать заем или же спешно продать — в убыток себе, конечно, — кое-какие бумаги. Потому я прошу у вас, скажем, тридцать процентов; мне нужно покрыть потери, а также — не будем скрывать — кое-что истратить на взятки. Если же я уплачу векселями и буду спокоен, что снова продам эти транспорты до истечения срока моих обязательств, тогда я готов пойти на пятнадцать процентов — иными словами, возьму с вас двадцать пять тысяч.
Картер довольно блеснул глазами, — маклер был скромен в своих аппетитах. В темных глазах Холлистера тоже мелькнули искорки, — он был доволен, что Картер хотя и молчит, но явно идет на сделку; южанин согласен был продешевить, дело того стоило.
— Перед продажей все транспорты пройдут, конечно, инспекцию, — сказал полковник и осушил свой стакан.
— Надеюсь, в разумных пределах, — откликнулся Холлистер. — Надо подкинуть инспектору несколько тысяч, чтобы он понял, чего от него ждут. А самое лучшее, если он будет вообще несведущ в судах.
— Конечно, он будет несведущ. Откуда армейскому офицеру разбираться в судах и в двигателях?
— Хорошо, я этим займусь. Капитаны, механики и судовые плотники представят свидетельства о негодности всех пароходов, и я предъявлю их инспектору. Мне нужно на это примерно от трех до шести тысяч. Я готов заплатить из своих, если после продажи вы вернете мою половину.
Полковник смущенно взглянул на маклера и промолчал. Как ни странно, планируя это мошенничество, он не рассчитывал что-либо взять для себя лично. В нем еще теплилось что-то от совести и от чести. Он хотел лишь покрыть растрату.
— Не будем это решать, — уступил ему Холлистер. — Я уплачу, а уж вы как хотите. Да, назовите, кстати, имена пароходов. Я ведь имел раньше дело с речным транспортом.
— «Королева Юга», «Пальметто», «Королева Запада», «Пеликан», — перечислял полковник, с трудом вспоминая названия судов, — «Кресчент-Сити», «Союз», «Отец Вод», «Ред-Ривер», «Массачусетс» и «Штат на Заливе».
Маклер расхохотался;
— Три из них были моими, остальные я тоже знаю, а «Массачусетс», наверно, пригнали с Севера. Как они, все на ходу?
— Все на ходу. Сильно, конечно, запущены.
— Ну хорошо. Позвольте тогда мне наметить программу. Прежде всего пароходы проходят инспекцию. Я прослежу, чтобы было доказано, что они никуда не годятся. Далее будет назначен публичный торг. Покупателей я подыщу. Это люди — моя агентура — купят все пароходы за сто тысяч долларов и уплатят моими же векселями, сроком ровно на месяц, начиная со дня покупки. В течение этого месяца я ремонтирую все пароходы (так это будет считаться), привожу их в полную годность; ну а правительство вновь начинает испытывать тем временем в них нужду. Теперь я продаю их вам как представителю армии, но уже никак не дешевле чем за четверть миллиона; получаю назад свои векселя плюс сто тридцать тысяч наличными, беру из них тридцать тысяч; остальное, как мы и условились, остается у вас. Кроме того, я хотел бы внести еще одно предложение, весьма, по-моему, важное. Все пароходы должны в дальнейшем сгореть, безвозвратно исчезнуть, чтобы никто, никогда не смог выяснить, был ли на них ремонт, что за ремонт и так далее. Ну как, согласны, полковник?
Опозоренный офицер, джентльмен, переставший быть джентльменом, мог лишь ответить согласием.
Такова, по тогдашним слухам, подоплека этой скандальной сделки. Что касается фактов, действительно, десять названных пароходов были объявлены вдруг после инспекции непригодными к плаванию; состоялся публичный торг, и они были проданы по цене от семи до пятнадцати тысяч долларов респектабельным негоциантам, посетившим объявленный в должное время аукцион; достоверно и то, что они уплатили казне векселями мистера Холлистера, богатого маклера, о котором было известно, что он тайный сторонник южан. Через месяц правительство снова купило транспорты, уплатив за них вдвое дороже; значит, названный Холлистер загреб полтораста тысяч на этой афере. А на третий день после сделки случился пожар, и суда все сгорели дотла. Тут начались разговоры, может быть и неосновательные. Были высказаны и подозрения, может статься напрасные. Так ли, иначе, но следствия по этому делу никто не назначил; то ли действительно не было повода для расследования, то ли было мало охоты мешаться в эту историю.
Полковник Картер послал по истечении квартала аккуратный отчет в Вашингтон и расплатился с долгами. Но он как-то сник и осунулся, казался то грустным, то непомерно веселым и снова стал выпивать. А однажды перепугал до полусмерти жену, не придя домой ночевать. Наутро он объяснил, что должен был выехать вверх по реке по срочной служебной надобности. На самом же деле полковник напился, не решился идти в таком виде домой и провел ночь в отеле.
ГЛАВА XXXI
Страдания, которых могло и не быть
Через неделю после того, как сгорели суда, Картер получил звание бригадного генерала. Сперва он возликовал: невезение кончилось. Враги его были побиты, путь к успеху открылся, он мог нацепить наконец серебряную звезду. Но потом явились уныние и страх; он не в силах был позабыть о своем преступлении, к которому, как он теперь полагал (или хотел полагать), его толкнуло лишь нежелание начальства отдать ему должное. Как это горько, увы, сознавать, что удача пришла слишком поздно! «Месяцем раньше это спасло бы меня», — бормотал он, изливая проклятия на своих врагов в Вашингтоне, на кредиторов, на себя самого, на все, что его погубило.
