— Думаю, что в Голландии тысяча франков за пансион…
— Тысяча за пансион?
— …и пятьсот на содержание…
— Положим тысячу…
— Как это «положим тысячу»?
— …что составит две тысячи франков в год для Мины. Полного совершеннолетия она достигнет через пять лет: вот вам десять тысяч франков.
— Друг мой, я ничего не понимаю.
— К счастью, вам ничего понимать и не надо… Теперь поговорим о вас.
— Обо мне?
— Да. Сколько вам нужно в год?
— Мне? Ничего! Я проживу на уроки музыки и французского языка.
— Которые вы найдете через год, а то и вовсе не найдете.
— Ну что же, на шестьсот франков в год…
— Положим тысячу двести.
— Тысячу двести в год… на меня одного? Друг мой, я буду чересчур богат!
— Тем лучше. Лишнее раздадите бедным, Жюстен! Бедные есть везде. Пять лет по тысяче двести франков — итого ровно шесть тысяч. Вот они.
— Кто же дал все эти деньги, Сальватор?
— Провидение, в котором вы совсем недавно усомнились, когда сказали, что Мина не найдет отца.
— Как я вам благодарен!
— Не меня нужно благодарить, дорогой Жюстен; вы же знаете, что я беден.
— Значит, этим я обязан незнакомцу?
— Незнакомцу? Нет.
— Стало быть, иноземцу?
— Не совсем.
— Друг мой! Могу ли я принять от него тридцать одну тысячу франков?
— Да, — с упреком произнес Сальватор, — потому что предлагаю их я.
— Вы правы, простите… Тысячу раз простите! — воскликнул Жюстен, пожимая Сальватору обе руки.
— Итак, этой ночью…
— Этой ночью?.. — повторил Жюстен.
— Мы похитим Мину, и вы уедете.
— Ах, Сальватор! — вскричал Жюстен; в этом возгласе слышалось: «Брат мой!» Сердце молодого человека было полно радости, а глаза полны слез.
И, словно в комнату бедного школьного учителя снизошел ангел-хранитель, он молитвенно сложил руки и долго не сводил с Сальватора взгляда; он знал комиссионера не больше трех месяцев, но тот дал ему — почти незнакомому человеку — вкусить несказанные радости, которые Жюстен тщетно испрашивал у Провидения вот уже девятнадцать лет!
— Кстати, — вдруг спохватился в испуге Жюстен, — а как же паспорт?
— На этот счет не беспокойтесь, друг мой, вот вам паспорт Людовика. Вы с ним одного роста, у вас почти одного цвета волосы, а остальное значения не имеет: за исключением волос и роста, все приметы совпадают, и, если только вы не нарветесь на границе на жандарма-колориста, вам опасаться нечего.
— Значит, мне осталось подумать только об экипаже?
— Запряженная коляска будет ждать вас сегодня вечером в пятидесяти шагах от заставы Крульбарб.
— Так вы позаботились обо всем?
— Надеюсь, что так, — улыбнулся Сальватор.
— Кроме как о моих несчастных учениках, — проговорил Жюстен и встряхнул головой, словно пытаясь отделаться от угрызений совести.
В эту минуту послышались три удара в дверь.
— Слушайте, друг мой, — заметил Сальватор, — мне почему-то кажется, что пришел тот, кто готов ответить на ваш вопрос.
Дело в том, что со своего места Сальватор увидел, как через двор шагает славный г-н Мюллер.
Жюстен отворил дверь и вскрикнул от радости, узнав старого школьного товарища самого Вебера: прогулявшись по Внешним бульварам, добряк решил нанести Жюстену обычный утренний визит.
Ему изложили суть дела, и, когда г-н Мюллер выразил радость по поводу происходящего, Сальватор сказал:
— Есть одно обстоятельство, которое не позволяет Жюстену почувствовать себя полностью счастливым, дорогой господин Мюллер.
— Какое же, господин Сальватор?
— Э, Боже мой, он задается вопросом, кто в его отсутствие заменит его в классе.
— А я на что? — просто сказал добряк Мюллер.
— Разве я не говорил, дорогой Жюстен, что человек, стучащий в вашу дверь, ответит на ваш вопрос?..
Жюстен бросился обнимать г-на Мюллера и крепко его расцеловал.
Они договорились, что в этот же день г-н Мюллер возьмет на себя учеников, так как Жюстен не в состоянии думать о занятиях.
В каникулы школьникам объявят, что отсутствие Жюстена затягивается на неопределенное время, и родителям, у которых будет впереди сентябрь, придется подыскать своим детям другого учителя.
Сальватор удалился, предоставив г-ну Мюллеру вести уроки, а Жюстену — подготовить г-жу Корби и сестрицу Селесту к скорому изменению в их жизни в такую минуту, когда они меньше всего об этом думали. Он торопливо зашагал вниз по улице Сен-Жак, а ровно в девять уже сидел, блаженно развалившись на солнышке, у своей обычной тумбы на Железной улице рядом с кабачком «Золотая раковина», где в нашем присутствии папаша Фрикасе выставил невероятный счет своему верному другу Багру.
Как видели читатели, Сальватор неплохо начал день; из следующей главы мы узнаем, как этот день закончился.
XXXIV
ВЕЧЕР КОМИССИОНЕРА
Вечером в назначенное время дорожная коляска, приведенная каретником в полный порядок, остановилась в пятидесяти шагах от заставы Крульбарб.
Форейтор, гнавший во весь дух и прибывший за десять минут до условленного часа, решил было, что его разыграли, когда увидел, что люди, заставившие его поторопиться, не только отсутствуют, но, похоже, не собираются являться на встречу.
Однако спустя несколько минут, заметив двух молодых людей, державшихся под руку и подходивших быстрым шагом, возница, который уже успел спешиться, снова вскочил в седло и застыл, не поворачивая головы, словно каменный.
Сальватор и Жюстен подошли к коляске; впереди трусил Ролан, и хотя друзья шагали быстро, пес их опережал. Сальватор распахнул дверцу, разложил подножку и сказал Жюстену:
— Садитесь!
Услышав это слово, форейтор обернулся словно от удара электрического тока, и, разглядев говорившего, порозовел от удовольствия.
Неторопливо приподняв шляпу, он радостно и почтительно кивнул Сальватору.
— Здравствуй, приятель! — улыбнулся Сальватор, подавая вознице свою изящную аристократическую руку. — Как поживает твой славный папаша?
— Как в сказке, господин Сальватор! — отвечал тот. — И если бы он знал, что в путешествие отправляетесь вы, он отвез бы вас сам, несмотря на семидесятитрехлетний возраст.
— Хорошо. Я навещу его на днях. Он по-прежнему живет у Бастилии?
— Черт побери! — горделиво ответствовал возница. — Кому же еще там и жить, как не ему?
— Да, ты прав, — согласился Сальватор. — Это так естественно, если победитель живет в том месте, которое он захватил.
Поднявшись вслед за Жюстеном, который уже устроился в экипаже, он обратился к псу:
