Поднявшись вслед за Жюстеном, который уже устроился в экипаже, он обратился к псу:
— Ты сядешь, Ролан?
Тот помахал головой.
— Нет? — продолжал Сальватор. — Тебе больше нравится идти пешком? Ну, как хочешь.
— Куда едем, господин Сальватор? — спросил форейтор.
— Дорога на Фонтенбло… Тсс! Ты меня не знаешь.
— Я, конечно, не настаиваю, господин Сальватор, поскольку во всем этом кроется какая-то тайна, но, может, вы скажете мне по дружбе, куда едем?
— Тебе — да, милый Бернар… Я собираюсь в Кур-де-Франс.
— И долго вы там пробудете?
— Всю ночь.
— Отлично! Шпионить за вами никто не будет, за это я ручаюсь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего особенного; уж это мое дело, господин Сальватор. Положитесь на меня! Ехать надо быстро?
— Нет, Бернар, не быстрее, чем обычно; мы должны приехать в Кур-де-Франс не раньше десяти.
— Тогда поедем потихоньку, трусцой… Эх, не так бы я хотел вас прокатить, господин Сальватор.
— А как, любезный?
— Как я возил императора в тысяча восемьсот пятнадцатом году: пять льё в час.
Потом шепотом прибавил:
— А разве вы не наш император, господин Сальватор? Когда вы призовете: «К оружию!» — разве все вам не подчинятся? А если скажете: «Вперед!» — все пойдут за вами, так?
— Ну-ну, Бернар!.. — рассмеялся Сальватор.
— «Тсс! Тише!»… Ба! Да разве друзья наших друзей не наши друзья? Раз этот господин здесь с вами, он, стало быть, нам друг.
И Бернар подал масонский знак.
— Да, дружище, ты прав: я ваш, — кивнул Жюстен, — и могу оказаться здесь в тот день, когда, как ты только что сказал, надо будет взяться за оружие и пойти вперед!
— Как видите, господин Сальватор, все идет хорошо! Нам остается запеть:
Вперед, сыны отчизны!
Напевая республиканский гимн, возница огрел лошадей кнутом.
Экипаж тронулся с места, подняв облако пыли; она вспыхнула в золотых лучах заката, и коляска приобрела на мгновение сходство с солнечной колесницей, спустившейся с неба на землю.
Мы не станем передавать разговор двух друзей, в то время как вокруг них постепенно сгущалась темнота. Как понимают читатели, основной темой их разговора была надежда. Еще четыре часа, три, два — и достигнута вершина блаженства, так долго скрытая густыми облаками и черной мглой.
Госпожа Корби и сестрица Селеста с восторгом встретили готовившееся событие. Они были добрыми христианками и надеялись, что Господь не оставит Жюстена в минуту опасности. Вынужденная разлука была только временной; они надеялись вскоре снова сойтись у семейного очага, чтобы никогда больше не расставаться.
Все складывалось к лучшему, и в надвигавшемся изменении их положения всем чудились лишь несказанное счастье и невероятные радости.
Коляска остановилась в Вильжюифе; лошадей переменили, и друзья снова пустились в путь.
Сальватор высунулся из коляски и посмотрел на часы: была половина десятого.
Через час они увидели очертания фонтанов Кур-де-Франс или, если называть их правильно, фонтаны Жювизи, — пышные, украшенные военными трофеями и божествами на пьедесталах, типичные образцы архитектуры времен Людовика XV, то есть середины XVIII века.
Форейтор остановился, спешился и распахнул дверцу.
— Приехали, господин Сальватор, — доложил он.
— Как! Это ты, Бернар?
— Да, это я!
— Ты проехал с нами два перегона?
— Ну, конечно!
— Я думал, это запрещено.
— Разве для вас может быть что-нибудь запрещено, господин Сальватор?
— Я все-таки не понимаю…
— Дело было так. Я подумал: «Господин Сальватор готовит какое-то благое дело; ему нужен человек, который глух и слеп, но может быть полезен вместе со своей парой рук. Такой человек — я!» И в Вильжюифе я сделал вот что — сказал Пьеру Ланглюме, кому был черед выезжать: «Пьер, дружище, у бедного Жака Бернара есть привязанность близ фонтанов Кур-де-Франс; уступи ему свое место, чтобы он шепнул пару слов своей подружке с глазу на глаз, а когда вернется, вы с ним разопьете бутылочку. Идет?» — «Договорились!» — согласился Ланглюме. Мы ударили по рукам, и вот я здесь. Теперь скажите, господин Сальватор, разве я был не прав? Вот он я перед вами. Пусть я проеду на пять льё больше положенного: мы, посланцы любви, от такой безделицы не умираем. Ведь я правильно сделал? Приказывайте! И если я за это получу от своего хозяина в зубы, я молча оботру кровь и слова не скажу.
Сальватор протянул Жаку Бернару руку.
— Друг мой, — сказал он. — Не думаю, что ты мне сегодня понадобишься. Но можешь не сомневаться: если представится случай прибегнуть к твоей помощи, я не премину это сделать.
— Решено, господин Сальватор?
— Решено.
— Идет!.. А теперь что от меня требуется?
— Садись в седло, проедешь примерно сто пятьдесят шагов.
— А потом что?
— Остановишься.
Бернар вскочил на лошадь, проехал сто пятьдесят шагов, затем спешился и отворил дверцу.
Сальватор вышел из коляски и направился к придорожной канаве.
В двадцати шагах от него поднялся человек и сосчитал вслух до четырех. Сальватор сосчитал вслух до восьми и пошел ему навстречу.
То был генерал Лебастар де Премон.
Сальватор подвел генерала к коляске, где тот занял место, потом поднялся вслед за ним и приказал Бернару:
— В Шатильон!
— В какое место в Шатильоне, хозяин?
— В харчевню «Божья милость».
— Знаю… Ну, вперед, индюшки!
И, огрев кнутом лошадей, Жак Бернар покатил по дороге на Шатильон. А десять минут спустя коляска уже остановилась, покачиваясь на осях, перед харчевней «Божья милость».
Пока ехали, Сальватор представил Жюстена генералу; но если генерал знал от Сальватора, кто такой Жюстен, то школьный учитель ничего не слышал о генерале и об оказанной им Жюстену услуге.
Как мы уже сказали, экипаж остановился у харчевни «Божья милость».
Именно там Сальватор назначил встречу Жану Быку и Туссен-Лувертюру.
Двое наших могикан уже были на месте, и — странное дело! — хотя они провели здесь около часу, стоявшая перед ними бутылка оставалась непочатой. Можно было бы подумать, что это уже вторая бутылка, если бы стаканы не оставались столь же прозрачны, как только что сделанные.
Оба приятеля встали, едва завидев Сальватора; он вышел из коляски один и один вошел в харчевню.
Оглянувшись, Сальватор заметил, что его знакомцы сидят в сторонке, подальше от посторонних глаз.
Жан Бык понял, что́ занимает комиссионера.
— О, можете говорить свободно, господин Сальватор, — успокоил он его. — Никто нас не слушает.
