Джимми от его бабушки и дедушки?
Проблема с планом заключалась в том, что это никогда и не было планом. Это было моим тайным желанием безо всякой направленности. Это было романтично и трогательно, потому что от начала и до конца было выдумкой.
– Все, как в романе Николаса Спаркса.
– Чем тебе не угодил Николас Спаркс? – спросил отец. – Мне нравятся его книги.
– Не сомневаюсь, – засмеялась я. – Может быть, в мире есть люди, которым предназначено быть одними. Возможно, они касаются жизней других людей лишь на короткие мгновения, создавая прерывающиеся связи с долгосрочными последствиями. Может быть, нам суждено извлекать уроки из прощаний. А может и нет. Может быть, это все чушь, которая звучит хорошо в теории, но на деле разрывает тебя на части, оставляя сломленным.
– Я не верю ни во что из этого, Чарли Майерс.
– Стаффорд, – поправила я его.
– Чарли Стаффорд, тебе суждено быть любимой.
* * *
Мой отец вернулся в Нэшвилл, пообещав навестить меня вместе с Юлиусом и Полли. Наше прощание было не таким, как когда-то, и мы обнялись, поклявшись друг другу, что будем оставаться на связи.
Я провела воскресенье на фермерском рынке и заглянула в «Айланд хоум», питомник растений, располагавшийся чуть дальше по дороге, решив поработать над озеленением внутреннего двора. Без Филиппа, который следил за состоянием двора, цветы и растения разрослись и выглядели болезненными. При Филиппе за порядком на территории следил нанятый им персонал, но я уволила их, что было бесцеремонно и недальновидно с моей стороны.
В «Айланд хоум» продавались прекрасные растения и цветы, и тем ранним утром в приступе лихорадочной меланхолии я решила украсить сад новыми керамическими горшками. Я могла с этим справиться.
К пяти часам со мной случился небольшой тепловой удар. Я была обезвожена и едва могла дышать. Пальцы были грязными и покрылись волдырями и ссадинами, плюс я заработала болезненные ожоги на плечах. Внутренний двор выглядел просто кошмарно. Я пробралась обратно в дом и нашла в телефоне номер ландшафтного дизайнера Джона, который от души посмеялся.
– Миссис Стаффорд, я сейчас же пришлю парней оценить ситуацию. Мы все исправим в кратчайшие сроки. И примите мои соболезнования, мэм. Филипп был хорошим человеком.
Я направилась в закрытую кабинку для переодевания и стянула с себя грязную и потную одежду. На крючке висело бело-голубое бикини, и я надела его, желая искупаться в бассейне. Когда я подошла к бассейну, то увидела гигантскую игуану, которая плавала в воде и, кажется, портила воду. Филипп вытащил бы свое пневматическое ружье, и воздух сотрясался бы от его возгласов. «Ах ты чертов ублюдок!».
Океан за бассейном был умиротворяющего синего цвета. С полотенцем через плечо и желтым надувным плотом под мышкой я пересекла внутренний двор. По пути я прошла мимо игуаны, нагло пометившей наш бассейн, и подавила в себе раздражение. Я шла до самого конца деревянного причала. Мимо, направляясь в сторону отмели, проехали подростки на гидроциклах. Привязав плот к веревке, свисающей с причала, я бросила его в воду. За подростками последовало несколько парусников, а я запрыгнула на плот, и, растянувшись на тонком пластике, принялась изучать небо.
Когда я дернула за ручку плота, какая-то часть меня хотела отвязать веревку и ускользнуть далеко-далеко. Прочь от памяти о Филиппе, прочь от отказа Бена. И тут я осознала, что сама порвала письмо.
Выкинула его в мусор. Последние слова Филиппа, его признание в любви и прощание со мной лежали в мусорной корзине на Манхэттене. Я так устала!
Шуршание шин о гравий и дружеский гудок, предупреждающий меня о прибытии, означали, что Джон и его команда уже были здесь. Я подняла взгляд и увидела, как некоторые из них проходили сбоку от дома, блуждая по террасе с лестницами и оборудованием. Санни заходился лаем в доме, и я крикнула Джону:
– Вы не могли бы открыть дверь и выпустить Санни? Наверное, собачью дверь заклинило.
Вскоре я услышала, как лапы Санни стучат по деревянным дощечкам. Его когти щелкали так, что я поняла – пора их подрезать. Рядом с ним слышались шаги Джона, и я привстала на плоту как раз в тот момент, когда Санни спустился ко мне, чтобы наградить меня слюнявым поцелуем.
Но за ним шел не Джон. Это был Бен.
Я крепко схватилась за расшатывающийся подо мной плот.
– Что ты здесь делаешь?
– Это не очень-то гостеприимно, – ответил он.
Я сразу же подумала о своем неприкрытом теле, слезла с плота и завернулась в полотенце.
– Что ты здесь делаешь? – повторила я вопрос.
– Нам нужно поговорить.
Пока мы возвращались во внутренний двор, я чувствовала его взгляд на своей спине. Джон и его команда оценили нанесенный мною ущерб и сообщили, что вернутся через два дня со всем необходимым для ремонта.
После этого мы с Беном остались вдвоем.
Я дрожала, завернутая в полотенце, хотя в Кис стояла жара больше тридцати двух градусов. Санни стоял у моих ног, слизывая со стоп привкус моря и облизывая мои покрытые волдырями руки. Бен же просто стоял рядом и улыбался. Зеленый цвет его глаз казался сейчас еще ярче, волосы были подстрижены по-новому, более коротко. Его нос выглядел загорелым, и мне было интересно, не получил ли он этот загар на выходных со своей «миссис». Но его запах уже пробудил во мне приятные воспоминания. Бен и теплое солнце, словно капли океана на моих щеках.
Он сел в гамак, а я неподвижно застыла в кресле напротив.
Он ничего не сказал, просто засунул руку в задний карман и выложил на маленький столик между нами потрепанный листок бумаги. Он был склеен.
– Мне кажется, это твое.
Я уставилась на письмо Филиппа.
Бен шумно выдохнул воздух из легких. Это был долгий и отчетливый выдох.
– Бармен отдал мне его. Он сказал, что женщина, которая меня спрашивала, кстати, весьма хорошенькая женщина, была заметно расстроена. Он не хотел любопытствовать и совать свой нос в чужие дела, но подумал, что бумага, которую ты скомкала и попросила его выбросить, может быть важной.
Я не могла взглянуть ему в глаза, когда он сказал это, и предпочла смотреть на набегающие волны и птиц, пролетающих над нашими головами.
– Посмотри на меня, Чарли.
Мне было слишком страшно. Стоит мне посмотреть в его глаза, и я потеряю над собой контроль. Я просто утону в них и пропаду навечно.
– Филипп загнал меня в угол перед тем, как умереть. Он попросил меня позаботиться о тебе. К тому моменту он уже говорил бессвязно,
