Полковник Галаев дал первый бой и заплатил своей жизнью за первую победу. Долго еще не верилось, что нет этого невозмутимого человека. Он с какой-то только искусному боевому офицеру присущей простотой подошел к молодежи и приобрел сразу доверие и внушил авторитет. С первых же дней стал близким и любимым командиром.
Однако, перечисляя еще раз рыцарей Добровольческой армии от самого ее основания, нужно назвать имя полковника Филимонова, атамана Кубанского войска в то тяжелое время первого периода борьбы против красных в Екатеринодаре. Он сумел примирить иногородних с казаками, создать единую силу, выполнившую свей долг не только перед казачеством, но и перед Родиной. Он создал Кубанский отряд, назначив тогда еще капитана Покровского командующим, против чего не возражала и Рада, так как его авторитет быстро возрос после взятия станции Выселки. Сказать о нем можно коротко, еще короче, чем вся история Добровольческой армии. Как отличный русский летчик, привыкший принимать быстрое решение, находясь в самолете, он и на твердой почве, отличаясь личной храбростью, вдруг выигрывал сражения, однако на его долю выпала самая неблагодарная работа переходной стадии развития армии. Он оказался наследником павшего в бою Галаева, но кому-то нужно было затушевывать его заслуги; нежеланием признавать его быстрого производства в полковники, а затем в генералы был лишь подчеркнут существовавший еще тогда шовинизм старшего командного состава, что, собственно, и приблизило нас всех к быстрой катастрофе.
Нет больше рыцарей, павших на поле брани, нет и чудо-богатырей, вдруг в то лихолетье превратившихся в грабителей-насильников. Под Энемом, под Афипской, бывшей не раз театром военных действий за короткое время, то есть там, где только вырастали редкие цепи бледных белых рыцарей, без выстрела двигавшихся навстречу неудержимому огню, красные не выдерживали, бежали, буквально таяли, бросая винтовки, мешки и оставляя сапоги. Очумелые, движимые лишь стадным чувством и покорностью нагану комиссара, а часто просто в погоне за добычей, одинаково бессмысленно они бросались в атаку или отступали. Победа нам доставалась сравнительно легко, но материализовать ее было некому. Злой рок продолжал преследовать командиров, как бы в наказание за измену Царю. Лишь стоило появиться храброму начальнику, как он падал, сраженный снарядом или пулей в бою. Оставшимся в живых становилось все тяжелее продолжать или осуществлять начатое ими дело, тогда как Красная армия начинала развиваться.
Между тем события развертывались с необычайной быстротой, несмотря на медлительность митинговавшей черни.
Центральная Россия уже была под властью красных. Лишь на незначительных участках, на Севере, Западе и Юге разгоралось Белое движение, приняв совсем иные формы на Востоке.
Когда наступило сравнительное успокоение на Кубани, перестали спешить, потеряв таким образом драгоценное время для формирования и закрепления завоеванного. А поэтому снова появившиеся полчища красных сравнительно легко, давя своей массой и неся неисчислимые потери, продвигались вперед. Снова ощущался недостаток в вооружении, да и людского резерва не было. Многие военные предпочитали скрываться в тылу в то время, как фронт истекал кровью: там стояли немногочисленные ряды бойцов. Оставшиеся в живых, истощенные непрерывной борьбой, чувствовали усталость. Одной храбрости было недостаточно. Нужна была лучшая организация, хорошее снабжение и надежная связь, а этого не было. Тактически побеждая, оперативно проиграли. Личная храбрость белых бойцов, не ложившихся и не сгибавшихся под пулями, не могла изменить хода революции.
Картина боя могла быть описана в несколько штрихов. Офицеры, юнкера и солдаты по первой команде вставали и шли, не ложась, а если падали, то лишь под градом пуль противника, чтобы не подняться больше никогда. Зачастую бой начинали пушки: артиллеристы, выскочив вперед с орудием, когда еще не было своих цепей или обгоняя их, становились на открытую позицию и стреляли прямой наводкой. Снарядов же было мало, а поэтому действия артиллерии были не столько материально действительными, сколько просто подбодряли наступавших бойцов. А за то, что артиллеристы, не щадя себя, выезжали галопом на открытые позиции, разворачивались и поражали цепи противника прямой наводкой, выпустив едва несколько снарядов, пехота была признательна и вершила чудеса храбрости.
Несмотря на все, а может быть, вследствие еще меньшей организованности Красной армии, в первых боях Кубанского отряда не преминули появиться успехи. Так, например, казалось, что со взятием Выселок и укреплением Тихорецкого направления кончаются наши мучения… Но не тут-то было…
Артиллерию потребовали на Кавказское направление, то есть бои теперь разгорались по всем четырем железнодорожным линиям, сходившимся в Екатеринодаре. Чисто казачьи части сдерживали красных на Черноморской ветке. Сейчас же с особенной силой красные давили на станицу Усть-Лабинскую, где командовавший генерал Султан-Келеч-Гирей оборонялся со своими черкесами в родном ауле Ульском, куда и послана была наша пушка. Обрадованные черкесы, видимо боясь нашего ухода, ночью сами охраняли орудие, а нас со всевозможными почестями разместили по домам, где мы впервые за это время насладились настоящим отдыхом. Сытые, мы проснулись лишь тогда, когда красные начали наступление. Только благодаря такому случайному отдыху мы смогли с честью поддержать горсть черкесов и их белого генерала. Окруженные с трех сторон, черкесы медленно отступали, не бросая пушку, которая теперь, вероятно, оставалась в их глазах символом дорогого, но потерянного аула.
Следующий день принес нам тяжкие испытания. Темные куколки далеких, но густых вражеских цепей обрисовывались на обширном горизонте, когда мы едва оправились от короткого удара преследовавших нас красных, занявших аул. Очевидно, что горсти горцев и казаков, пополнявших редкую цепочку офицерского отряда, будет не под силу обороняться от в десятки раз сильнейшего противника, частей 39-й регулярной дивизии.
Поэтому все наши силы стягивались к Усть-Лабинской, занимавшей высокий берег Кубани, обеспечив таким образом правый фланг. Теперь красные наступали в лоб вдоль железной дороги. Бой длился целый день, и лишь когда их части, вновь захватившие станцию Выселки, обошли наши позиции слева, создалось катастрофическое положение. Более беспорядочного отступления я не видел в течение почти трех лет Гражданской войны. Лишь бронепоезд, наскоро сколоченный из досок и мешков с песком, спас в некотором смысле положение, позволив вернуть брошенное было уже орудие и пулемет. В результате мы вернулись к станице Пашковской в то время, как другие части также сворачивались, окружая Екатеринодар на последней, безнадежной ступени к его подступам.
Еще ночь – и, оставив Екатеринодар, весь Кубанский отряд оказался на низком берегу Кубани, печально маршируя в горы в поисках неведомой птицы.
Так кончилась наша Кубанская эпопея, едва длившаяся один месяц. Погода благоприятствовала, снегу не было, и это то, чему мы главным образом обязаны своим спасением. Около 2000 штыков и сабель с несколькими пушками оставили столицу Кубани и начали кружение в поисках отступавшего из Ростова на юг
