— Вы понимаете, что творите? — уставился директор гневно сверкающими глазами на начальника снабжения. — Вы что, о двух головах? Вздумали сорвать государственный план? Зачем вы отправили машины в лес? Мы что, деревянный дом строим? — И тут же перебил Зубкова, который попробовал оправдываться: — Бросьте, по глазам вижу, что обманываете. Я завтра же отдам вас под суд.
Маркел Генрихович, вначале несколько растерявшийся от неожиданности, взял себя в руки, и красивое лицо его приобрело злобное выражение.
— Хасан Шакирович, — не повышая голоса, но очень твердо произнес он, — в тюремной камере и для двух человек найдется место. Не забудьте.
Они поглядывали друг на друга, как встретившиеся на лесной тропинке тигр с медведем.
— Напрасно горячитесь, Хасан Шакирович, — продолжал Зубков после паузы. — Я не рехнулся, чтобы срывать государственный план. Сегодняшнее недоразумение произошло лишь потому, что я не сумел все это своевременно предвидеть. Но больше моей здесь вина Азарина. Я рассчитывал, что у него есть страховой фонд. — Увидев, что Муртазин по-прежнему смотрит на него с ненавистью, Маркел Генрихович замялся. Но тут же нашелся: — Что машин не было, виноват я. Я их послал в лес за бревнами. У нас на строительстве острая нехватка пиломатериалов…
Муртазин, дышавший, как конь после долгого бега, показал рукой на дверь, боясь сказать лишнее:
— Уходите и не думайте затевать со мной эти игрушки. Хребет поломаю.
Когда Маркел Генрихович вышел из кабинета, Муртазин в изнеможении опустился на диван.
6
Муртазин объявил Зубкову выговор и взял всю его работу под строгий контроль. Зубков ничем не проявлял недовольства. Наоборот, уже на второй день пришел к Муртазину и извинился.
Муртазин, конечно, не поверил ему, обозвал в душе старой лисой. Он был убежден, что при первом же удобном случае Зубков обязательно все припомнит ему, и с запоздалой болью погоревал, что в минуту слабости слишком доверился этому человеку.
Вспомнив в своем угнетенном состоянии, что он обещал съездить в МТС и на месте проверить качество выпускаемой продукции, он обрадовался возможности хоть несколько рассеяться. Посоветовался с Гаязовым, с Михаилом Михайловичем и кое с кем в обкоме, наметил пункты, и на третий день его уже не было в Казани.
Вернулся он из поездки к концу недели — бодрый, посвежевший. Собрал начальников цехов, отделов и рассказал им о своих впечатлениях. Подчеркнул, что установки «Казмаша» сложны и дороги, и поставил перед коллективом задачу: неустанно работать над усовершенствованием и удешевлением выпускаемой заводом продукции. Крепко досталось Пояркову, который до сих пор еще не удосужился изготовить порученные ему плакаты.
Позже Муртазин спросил у главного инженера:
— Скажите, Михаил Михайлович, почему мы получаем натяжные станции в Зеленодольске, а не в Кировограде? Ведь кировоградская стоит триста тридцать девять рублей, а зеленодольская — ни более ни менее как восемьсот пятьдесят.
— Да издавна уж так заведено, — ответил Михаил Михайлович. — К тому же сейчас существует столь большой разнобой в ценах на одни и те же изделия, выпускаемые разными заводами, что порой теряешься и не знаешь, как быть.
— Нет, Михаил Михайлович, мы обязаны знать, как быть, — отрезал Муртазин и в тот же день позволил в Зеленодольск Чагану.
После обычных взаимных приветствий Муртазин, откинувшись на спинку кресла и пытаясь представить, как изменится при этом лицо Чагана, чуть улыбаясь, сказал:
— Вот что, Семен Иванович, я, пожалуй, откажусь от твоих станций. Дороги они. Кировоградские вдвое дешевле. Что, шучу?.. Какие шутки, вполне серьезно… Куда денете ваши станции? Это уж дело не мое. По триста тридцать девять рублей — пожалуйста, возьму.
По растерянному, сразу изменившемуся голосу Чагана Муртазин понял, что тот заерзал в своем директорском кресле.
Зашел Гаязов, и Муртазин, очень довольный, передал ему содержание своего разговора с Семеном Ивановичем. Оба от души посмеялись над незадачливым директором.
— Утром чуть свет примчится, — предупредил Гаязов. — Мужик он с головой, сумеет выкрутиться.
— Ну нет, дудки, — сказал Муртазин. — Триста тридцать девять и восемьсот пятьдесят — вот столбы. Тут словами не отделаешься… Ладно, пора домой… Знаешь, Зариф, до чего хорошо зимой на санях прокатиться! Советую как-нибудь. Большое удовольствие!
— Да, будь я сейчас старым казанским купцом, обязательно махнул бы на тройке, — улыбнулся Гаязов.
Чаган появился на заводе лишь после обеда. Снегу навалило столько, что дороги замело, машина то и дело застревала. Приходилось слезать, толкать машину плечом, расчищать лопатой сугробы. Семен Иванович измучился, пока доехал, но в кабинет Муртазина вкатился этаким веселым, сияющим колобком.
— Вы что, Хасан Шакирович, — балагурил он, снимая пальто, — вздумали совсем доконать меня, а? Нехорошо, ай как нехорошо. — Он повесил пальто и стал потирать озябшие руки. — Ну и буранище… Ни черта в поле не видно! Так недолго и заплутаться и замерзнуть в степи…
— Можно было переждать, пока утихнет метель, — сказал Муртазин, чуть иронически взглянув на гостя.
Чаган живо обернулся:
— Вам хорошо говорить. Приставили нож к горлу и считаете, что дело терпит. Ай, нехорошо своих коллег обижать. А вы подсчитали, Хасан Шакирович, во что обойдутся вам перевозки из Кировограда?
— До копейки, — твердо ответил Муртазин.
— Даже если придется доставлять самолетом?
— И это учли.
— И что же?
— Дешевле вашего.
— Нет! Не может быть! Вам еще, вероятно, не приходилось, Хасан Шакирович, иметь дело с самолетом. Особенно в конце месяца, когда остаются считанные часы. Говорят, у вас начальник снабжения очень опытный человек. Разве что он выручит…
В кабинете было тепло, уютно. А за окном бушевала метель.
Буфетчица принесла чаю, пирожков.
— О, это с удовольствием! — Взяв стакан, Семен Иванович застучал о края чайной ложечкой. — А вы, Хасан Шакирович, все же порядочный хитрец…
Муртазин тоже помешивал чай.
— Какая тут хитрость! Просто копейка диктует. И вы, верно, тоже подсчитываете, когда вам делать нечего.
— А у меня всегда дело есть, — схитрил улыбчивый Чаган. — Друзья скучать не дают. Я слышал, вы перестраиваете цеха. Вам, случайно, прессы не нужны?
— Прессы? — переспросил Муртазин, удивившись неожиданному повороту. — Очень нужны.
— Могу уступить. У меня есть лишние.
— Условия?
— Самые дружеские, — улыбнулся Семен Иванович.
Муртазин задумался. Прессы очень заманчивы. Они бы намного облегчили работу штамповочного цеха. Но прессы Чагана, видимо, старые и требуют большого ремонта. Хороших Чаган не стал бы предлагать, даже если бы они стояли у него в бездействии. «Приехал обхаживать. Не на такого простака напал».
— Что ж, прессы ваши, если они на что-нибудь годны, — сделал многозначительное ударение на последнем слове Муртазин, — возьму, а станции все же будете поставлять по триста тридцать девять рублей.
— Да помилуйте, Хасан Шакирович… — Чаган поднялся и зашагал по кабинету.
— У меня уже человек в Кировограде. Недавно звонил. Кировоград согласен выполнять наши заказы.
Как ни изворачивался Семен Иванович, ему не удалось уломать несговорчивого директора. Уехал он, сильно разобидевшись, и на прощание сказал, что этого дела так не оставит, обратится в обком, в Совет Министров, в Москву, в крайнем случае будет даже судиться.
— Вы вносите анархию, дезорганизуете работу предприятий, — вырвалось у него напоследок.
Это уж не был прежний неунывающий, умеющий выпутаться из любого положения Чаган. Таким Муртазин видел Семена Ивановича впервые. Он долго смотрел в окно, за которым неистово кружилась метель. Интересно, куда в эдакую непогодь погнал машину Чаган?
Метель не стихала, даже пуще бесилась, ветер нес снег то с тонким, протяжным свистом, то с хриплым подвыванием и с такой силой, что звенели оконные стекла, мигали электрические лампочки.
Глава девятая
1
Однажды, вернувшись из очередной командировки, Иштуган Уразметов увидел за своим станком Гену Антонова. Заметив Иштугана, который стоял в сторонке, засунув обе руки в карманы пальто, и, смущенно улыбаясь уголком рта, молча наблюдал за ним, Антонов протянул руку.
— Вернулись? Вот ведь какие дела произошли в ваше отсутствие… Не сердитесь на меня, Иштуган Сулейманович. По мне, куда ни поставь — везде одинаково…
Резко повернувшись, Иштуган пошел к начальнику цеха. Рабочие, подняв головы от станков, сочувственно смотрели ему вслед.
Начальник экспериментального цеха, неразговорчивый инженер Кудрявцев, попросил его сесть. Неторопливо закурил. Предложил и Иштугану, но тот отказался. Губы его были крепко сжаты.
