инфаркт, а спустя полгода его не стало. Это до сих пор — самый страшный день в ее жизни.
Ей было девять лет. На дворе стояла весна, на календаре — 1 апреля. Везде смех, шутки, а на кладбище люди в черном. По сей день девушка помнит, как ненавидела птиц, весело щебечущих в ветвях деревьев, как ей ужасно хотелось перестрелять их. Неужто они не понимают, что щебетать нельзя, ведь ее самый любимый и дорогой человек, ее несравненный папочка, умер. А они…
Она не плакала. За всех, кто стоял вокруг могилы, рыдала мать. Она причитала, заламывала руки и так кричала, что Марина ненавидела ее больше, чем веселых птиц. Слезы в девичьих глазах появились лишь тогда, когда о гроб ударился первый ком земли. Холодным и цепким кольцом внезапно замкнуло осознание того, что папа больше не вернется. Девочка вдруг протяжно всхлипнула и… прыгнула вниз.
— Папа! Папа! Папочка!!!
Ее вытащили, отряхнули и отнесли в сторону, а она цеплялась взглядом за уменьшающуюся кучу земли, которую уже сталкивали вниз лопатами. Мать теребила дочь и что-то говорила, а та всё никак не могла понять, как же теперь сможет без папы? Как жить-то?
— Марта? — удивленный голос за спиной, такой знакомый и близкий выдернул ее из этих страшных мыслей и заставил обернуться.
Напротив нее во всем черном стояла Олеся, а рядом — Андрей Ильич. Девочка окинула их с ног до головы взглядом, будто проверяя, не померещилось ли, — и вдруг бросилась к ним в слезах. Так отчаянно она плакала в предпоследний раз в своей жизни.
Дочь Олеси, Любонька, умерла девять дней назад. Она вместе с Мартой лежала в больнице, и пожилой Леонид Маркович дружил с молодой матерью. Они были, как говорил отец, товарищами по несчастью. Вот только до операции Любонька не дожила. Ей было всего четыре года. Муж Олеси не смог свыкнуться с болезнью дочери, и семья распалась. Андрей Ильич оперировал Марину и готовил к операции Любу, привязался и к ней, и к Олесе…
На лето Олеся забрала Марту к своей бабушке в деревню. После этой поездки девочка твердо решила изменить себе имя, потому что в каждом втором дворе корову звали Мартой. Поэтому она взяла себе другое имя, более звучное и красивое — Марина. Олеся стала для нее второй мамой, вернее, единственной. Она первое время всё никак привыкнуть не могла к заботе и любви со стороны молодой женщины. Олеся свозила девочку в старую церквушку с облупившимся куполом, и, спустя несколько дней, Марина изъявила желание креститься. Так Олеся стала ее крестной.
В городе девочку никто не ждал. Мать успела выйти замуж, и отчим с первой секунды ей не понравился. Это был хлипкий, вечно куривший мужичонка, который сладким голосом называл ее «детонькой», и девочка даже не могла определить, что ее раздражало больше. Благо, что Олеся забирала Марину к себе на выходные и праздничные дни. Они привязались друг к другу и стали добрыми подругами. Всю свою любовь и заботу Олеся отдавала теперь этой маленькой девочке, которая осталась жить.
А потом Андрей Ильич и Олеся поженились, и одиннадцатилетняя Марина убедила молодую женщину не делать аборт. Именно она уговорила Олесю, вернее, даже убедила ее, что не нужно бояться, а детей в семье должно быть много. Как минимум трое, чтобы было с кем подраться и с кем поиграть.
Так на свет появился мальчик. Имя дала ему Марина: конечно, она назвала его в честь своего отца. Спустя два года родилась Альбина. А потом случилось то, что девушка не могла ни забыть, ни простить до сих пор.
Глава 11.
Как-то раз она вернулась со школы раньше. Отчим отдыхал с ночной смены. Тринадцатилетняя Марина прошла к себе в комнату и стала переодеваться. Вдруг дверь распахнулась. Девочка, стоя в трусиках и лифчике, прикрылась, вскрикнув от неожиданности. Мужик осоловелыми глазами окинул ее взглядом и вышел. Марина быстро влезла в платье и натянула колготки, которые ее и спасли. Как ни в чем не бывало стала наводить порядок у себя в комнате, вытирать пыль со шкафа, как вдруг почувствовала, что кто-то ее обнимает. Марина вывернулась: отчим.
— Вы чего, дядя Вась? — спросила недоуменно девочка, убирая его руки со своей талии.
— Ах ты детонька моя, красавица моя, — дыхнул ей тот в лицо перегаром.
Он всё крепче прижимался к ней, а рука нагло полезла под платье. Девочка попыталась сначала мягко оттолкнуть от себя мужика, но он всё сильней хватал ее, пока не опрокинул на кровать. Ребенок сопротивлялся изо всех сил, платье затрещало, и тогда Марина начала кричать. Он закрыл ей рот своей жесткой грязной пятерней, и тогда в последнем отчаянье девочка укусила его за эту самую руку. Мужик заорал, поглядел на свою прокушенную, кровоточащую длань и отвесил непокорной падчерице звонкую оплеуху, от которой на миг потемнело в глазах. Когда жесткие пальцы вцепились в резинку колготок, Марина стала лягаться и царапаться, пока не угодила мужику коленом в пах. Тот охнул, схватившись за свое хозяйство обеими руками, а девочка, наконец, смогла выскочить из собственной комнаты.
Она закрыла трясущимися руками дверь и даже догадалась подпереть ее стулом. Захлебываясь слезами, она натягивала на изорванное платье пальто, даже не прислушиваясь к ругательствам, доносившимся из ее комнаты, как вдруг заворочался ключ в замочной скважине. Девочка вздрогнула и уставилась на дверь. Та распахнулась, и на пороге появилась мать. Марина смотрела на нее пару секунд, не мигая, а потом кинулась на шею, захлебываясь в безудержном плаче.
И тут отчим сладил с проклятой дверью и выбил ее плечом. Пошатываясь, он предстал перед женщинами. Марина, увидев его, еще больше расплакалась и стала говорить матери о том, что чуть не произошло. Актриса выкатила на муженька глаза, а тот, понимая, что дело принимает скверный оборот, брякнул, что сама девочка к нему приставала, а он отбрыкивался от нее. Она же, стерва такая, с досады даже укусила честного человека и несчастного мужика. Вон и майку порвала, и оцарапала его всего. Марина от неожиданности даже дар речи потеряла, а когда мать перевела на нее взгляд, девочка тихо и спокойно сказала:
— Он всё врет, неужели ты веришь этому?
— Что-то ты быстро успокоилась, милая моя, — своим театральным голосом
