не оставила ли чего?
А за стеной детской бранились и ругались. В строй мужских голосов иногда вплетался высокий женский, а потом вновь говорили мужчины. Отчим пытался встрять, но ему даже рта не давали раскрыть. Мать опять заговорила, как вдруг рявкнул Андрей. В квартире сразу стало тихо. А он говорил, печатая слова, смиряя глухую ярость, рвущуюся из груди:
— Ты должна была выставить этого козла в ту же секунду! Это что, по-твоему, она сама себе нанесла? Нет, ты вот сюда посмотри, мамаша, мать твою! Не тебя и этого козлину жалею, а ее! Ясно? Боится она огласки, девчонка совсем! А ты!!! Ты права не имеешь на такое священное имя, как Мать! Ты сейчас подпишешь эту бумагу, при мне и майоре милиции, и я не стану возбуждать уголовное дело против твоего хахаля, но если ты станешь нам палки в колеса ставить, или, не приведи Господи, ты, хмырь, появишься где-то неподалеку, клянусь, пожалеете оба!
— Ты что нам, угрожаешь? — у матери хватило мужества или безрассудства возразить Андрею. А может, она вновь решила, что всё еще играет на сцене?
— А ты кто такая, чтоб я тебе угрожал? Ты даже матерью являешься только по паспорту, да и то… случайность вышла. С кем не бывает.
Глава 12.
Вот так при живой матери Марина стала жить у чужих людей. Дядя Миша, папин коллега и крестный по совместительству, дернул за какие-то веревочки и стал прямо в руки ребенку отдавать деньги, что ей причитались по потере кормильца. Мать, видимо, пыталась как-то на него повлиять, но мужчина лишь смерил ее уничижительным взглядом и ухмыльнулся. Тогда женщине было невдомек, что же он улыбался так. Всё выяснилось, когда Марине исполнилось 18 лет.
Свое совершеннолетие справляла у Олеси и Андрея. Мать она не могла не пригласить, та явилась в каких-то невообразимых перьях и с огромным декольте на костлявой груди. Но на это, казалось, даже внимания не обратили.
И тут дядя Миша попросил слово, поздравил Маришу от лица ее отца и подарил деньги. Девушка сначала решила, что это небольшая сумма, которую «не доела» инфляция. Но деньги не случайно были переданы лучшему папиному другу. Тот сделал всё возможное и даже невозможное, чтобы они не только не обесценились, но и увеличились. Так что суммы должно было хватить на долгое время с учетом разумных трат. Марина всхлипнула протяжно, но глаза встретились со взглядом Акчинского, и слезы были водворены обратно.
Но на этом сюрпризы не закончились. Оказывается, квартира, в которой жила мать — кстати, она уже успела выгнать своего «мужа» — принадлежала Марине. И только девушка ею могла распоряжаться. Услышав это, мать демонстративно покинула торжество. Марина за ней не побежала.
Спустя полгода, к тому времени девушка училась в университете, Марина заявила матери, что хочет жить в отцовской квартире, и предложила ей деньги с условием, что мать спокойно съедет и оставит квартиру ей. Бывшая актриса топала ногами, пила корвалол и вызывала скорую помощь вкупе с милицией, но правда была на стороне Марины, поэтому матери ничего другого не оставалось, как искать себе новое жилье. Она еще немного покапризничала, чтобы не сразу признать поражение, и взяла деньги. И вот тогда Марина впервые в своей жизни приняла взрослое решение. Она не просто отдала матери деньги, а сама нашла ей квартиру и даже помогла оформить документы. Видать, уже тогда чувствовала, что мать навсегда будет ее камнем на шее. И лишь от нее зависит, как сильно этот камень будет тянуть на дно.
Так в итоге и получилось. Мать, после того как дочь стала зарабатывать, работу забросила. Марина ее кормила, обувала, одевала. Делала она это не с охотой, а с каким-то чувством неизбежности. Дескать, сделал побыстрее — и свободен. Она без разговоров давала ей деньги, и лишь последнее время, когда мать явно обнаглела, стала выпроваживать ее на работу. Та сразу же начинала упрекать дочь в бессердечности и скупости. Так вот и берегла девушка свое здоровье и нервы в угоду матери. Ездила к ней, и каждая поездка, словно ныряние в ледяную прорубь: не знаешь, выплывешь или нет.
Парни были. Один, другой… Такую красавицу, как она, не заметить было трудно, а вот остаться с ней рядом...
…Марина смотрела на вытянутое лицо Димы, и ей хотелось верить, что, может, это и навсегда. Ведь бывает же так. А Дима… Он стоял, смотрел на бледное до синевы лицо своей девушки, и не знал, как поступить. Конечно, ему было жаль Маришку, но думал он не о ней. Думал о ее матери, которую возненавидел, едва увидев. Думал об Андрее и Олесе, которые приютили у себя чужого ребенка. Если бы тогда они ее оттолкнули, где бы сейчас была Маришка? А еще ему ужасно захотелось домой, к маме. То, что он всю свою жизнь считал нормой, оказывается, дар Божий, по-другому и не назовешь.
Всю дорогу домой он только и думал об этом. Когда с ним произошла та самая история, о которой он старался не вспоминать, его спасла мама. Она сидела рядом, варила бульон, и даже плакала, понимая, что ничем не может помочь. Тогда ему казалось, что он умирает, но мама не дала сыну кануть в это горе. Она даже не воспротивилась, когда Дима пожелал уйти в общежитие, чтобы… Не важно. Теперь не важно. И он ни разу за столько лет не подумал о том, а что было бы, если бы всё тогда сложилось по-другому? Может, поэтому парни и девушки, не сумев справиться со своими проблемами и не найдя поддержки со стороны родных, сигали с крыш и резали вены? Может, и его бы на свете уже не было, если бы не мама и бабуля? Конечно, он и сам не хотел прыгать с крыши, или это ему теперь кажется, что не хотел? Подумал, а в груди надсадно и протяжно заныло. Дима покрутил головой, будто старался вытряхнуть все мысли из головы. Не вытряхнулись.
Мать даже испугалась, увидев его на пороге, а он, такой большой, высокий, совсем взрослый, вдруг обнял ее, спрятал лицо в ее волосах и не сказал ни слова. Женщина погладила его по широкой спине.
— Ты чего, сынок? — спросила она, а
