Как обрадовались котовцы, увидев обоих командиров!
— Живехоньки!
Очутившись на коне, Котовский вдохнул полной грудью горячий воздух и такие мирные, не вяжущиеся с обстановкой боя запахи укропа, конопли… Котовский поправил фуражку. Его голос, самый вид его, самое его присутствие вносили уверенность и успокоение. Кое-кому уже было неловко за минутную растерянность и отсутствие инициативы.
А вот и сияющий Няга проскакал со своим эскадроном по мелкому кустарнику, отрезая Песчанку с южной стороны.
— Бойцы! — воскликнул Котовский. — Бани натоплены в Песчанке. Неужели париться в них будут эти бандиты, а не мы?! Неужели мы уступим им наши веники? Смотрите сами, как лучше.
И так показалось обидным, что срывается отдых, который все предвкушали, вступая в Песчанку…
— И то правда! В кой-то веки собрались… Вши заели…
— Ребята, что же мы глядим?
Над Песчанкой там и тут кудрявились дымки. Бани действительно топились.
Бани ли решили дело или вообще котовцы не любили уступать, но к вечеру Песчанка была очищена от петлюровцев и бойцы с вениками под мышкой отправились париться.
И еще были бои. Бригада проходила через леса и овраги, мимо сел и городов, с их нарядными улицами, старинными часовнями, с тихими, заросшими бузиной кладбищами, с кирпичными трубами сахарных заводов…
И вдруг натолкнулись на непреодолимое препятствие: станция Попелюхи отбивала все атаки, не давала даже приблизиться. В обозах первой бригады произошла паника, когда начала бить артиллерия противника. Обозы завернули и в беспорядке помчались в сторону Песчанки…
По-видимому, задача противника была заставить Котовского идти не по тому маршруту, какой он избрал и какой был единственно правильным, а так, как было выгоднее для петлюровцев. Они сосредоточили на станции Попелюхи войска, артиллерию, да и позиция давала им преимущества. Между тем Котовский понимал, что идти надо только через Попелюхи. А раз так, значит, они и пойдут через Попелюхи, какой может быть разговор!
Людей было маловато для охвата Попелюх. Котовский создал отряды из своих обозников и штабистов. Всех поставил под ружье. Он сумел их так настроить, что писаря, ездовые — все готовы были доказать, что и они не лыком шиты.
Усталость чувствовалась в бригаде. Котовский объезжал свои части на добытом в пути трофейном форде. Конечно, он предпочел бы хорошего коня, но форд тоже действовал на психику. Котовский говорил бойцам:
— Смотрите, как враги улепетывают, побросали даже свои форды! Капиталисты на них не напасутся! А форды и нам послужат!
Котовский умел пошутить, вызвать улыбку. Смех освежает, дает бодрость и хорошую зарядку.
Комиссары ежедневно проводили беседы. Умели они затронуть в бойцах какие-то душевные струны. Говорили просто, доходчиво: контра, мировая революция, беднота, золотопогонники… Это были всем понятные слова. Они звали к борьбе и победе.
Вечером Котовский пересаживался с форда на пулеметную тачанку и отправлялся прощупывать фланг противника.
— Мы-то пробьемся, — говорил он озабоченно, — обоз бы выручить, без обоза нам никак нельзя!
Во время одной из стычек под Котовским был убит конь. Котовский сменил коня и поскакал дальше. Недаром враги считают, что его пуля не берет! Одни думают, что он заговоренный, другие уверяют, что у него под рубашкой кольчуга. Котовский только смеется:
— Бойся дальней пули, близкая пуля не убьет.
И вот ему удается вселить уверенность в каждого бойца, наполнить сердца отвагой, создать такой боевой дух, который пробивает бетон и железо, одолевает каменные стены и глубокие рвы.
Иван Белоусов высмотрел удобный овраг, позволяющий вплотную подойти к позициям противника. Няга уже лазит по тылам и наводит панику на штабы врага. Папаша Просвирин — человек экономный, но на этот раз вздохнул и сказал:
— Разживемся где-нибудь еще, а пока что лупите от всей полноты артиллерийского сердца! Огонь!
Отличительной его способностью было умение использовать свои пушечки, как он говорил, на все сто: пристреливался к цели, а потом обрушивал в эту точку сосредоточенный огонь, такой, что нельзя было различить отдельных выстрелов.
Через двое суток котовцы ворвались на станцию Попелюхи. Да ведь у них и не было другого выхода. Им нужно было пробиться во что бы то ни стало!
Станция взята. Громыхает обоз через переезд. На железнодорожных путях бойцы обливают керосином вагоны и поджигают их. Бронепоезда набивают снарядами и взрывают. Паровозы пускают навстречу один другому. Грохот. Взрывы. Горят пакгаузы. Возле железнодорожной насыпи много трупов, здесь оказано было особенно яростное сопротивление.
Ведь казалось, что совсем замкнулось кольцо, враги были позади и впереди, слева и справа! Но Котовский сумел нащупать уязвимое место, на станции Попелюхи колонна прорвала окружение, уничтожила все, чтобы не досталось врагу, перевалила через железнодорожную линию и двинулась дальше. Противник не успел даже разобраться в обстановке и не понял, что котовцы уже далеко.
— Теперь мы можем сказать уверенно, что достигнем нашей цели! торжествовал Котовский. — Пока враг почесывает ушибы после Попелюх, мы уже будем за Бугом!
— Эх, снарядов я мало запас в Попелюхах! — ворчал Просвирин. Времени было в обрез, а то бы я, конечно, не растерялся!
Позади слышны были артиллерийские залпы: это, не разобравшись, деникинцы били по петлюровцам, а петлюровцы открыли убийственный огонь по деникинским окопам. Своя своих не спознаша!
Несмотря на все трудности, на все потери, на все страдания, люди двигались вперед, враги кружили вокруг, но Котовский избегал столкновения, где ему было это невыгодно, и нападал там, где его не ждали.
Постоянно находясь в движении, проверяя состояние обоза, воодушевляя бойцов, давая наказы кавалеристам, Котовский не находил времени для раздумья. И так неожиданно напомнил ему Чобра о том, что ныло в груди: о Бессарабии, о далекой родине!..
Чобра не видел его. Он медленно двигался по дороге. Конь у него хотя и привык уже ко всем испытаниям, однако сильно сдал — и поступь была не та, что прежде, и глаза стали печальные. Оводы одолевали, но конь и от оводов отбивался лениво.
Чобра не видел Котовского. Он погружен был в свои думы. Он тихо напевал старинную народную песню, молдавскую дойну.
Котовский придержал коня. Ехал так, чтобы Чобра его не заметил. Чобра пел:
Лист зеленый барабоя,Поет Раду на чимпое;Запевает дойну горя.Пусть сгорит чокой богатый,Что оставил нас, проклятый,Без одежды и без хаты…Волки пусть пожрут бояр,Что несут войны пожар;Пусть их смерть жестоко бьет,Чтоб не мучили народ…
— Здравствуй, Чобра! — окликнул наконец Котовский. — Тоскуешь?
Чобра ничего не ответил. Только вздохнул.
— Нельзя унывать. Думаешь, мне не трудно? Все равно наша возьмет.
— Конечно, возьмет.
— А поешь ты хорошо. Вот послушал тебя — и легче на душе стало.
— Разве я пел? — удивился Чобра.
— Конь у тебя совсем ослаб. А ведь какой был конь! Золото!
— У бедняка даже волы не тянут.
Подумал и добавил:
— Мои ноги идут на север. А сердце идет в Молдавию.
— Иногда, чтобы освободить юг, Чобра, следует двигаться на север, отозвался Котовский и пустил рысью коня.
12
Колонна двигалась по золотой Подолии. Какие раздольные места! Какие дубовые рощи смотрятся в зеркальные пруды! Здесь бы песни петь да водить хороводы… Здесь бы разводить пчел, собирать богатые урожаи… Жить бы да радоваться, варить бы медовую брагу, да растить здоровых детей, да праздники праздновать…
Но тысячелетиями вершатся кровавые дела в этом крае. Сколько раз сгорали дотла города и села на этой равнине! Пепел носился в воздухе, мертвые тела плыли по течению рек, вороны кружились над пепелищами… Казалось, навеки воцарилось мертвое молчание, обезлюдел край. Казалось, никогда уже не раздастся здесь веселый смех, не прозвучат бодрые голоса.
Но снова наступала весна. Снова цвели луга. Приходили смелые, настойчивые люди. Там, где после набега зарастали бурьяном кучи золы, там опять возводились строения, и заботливая женская рука прикрепляла нарядные занавески к окнам, пахарь бороздил плодородную землю, девушки заплетали русые косы, и песня звучала — песня-радость, песня-раздолье, песня — народная дума!
Не хотелось врагу выпустить из рук Котовского — вот как не хотелось! Рыскали шакалы, таились в каждой балке, лязгали зубами. Но неизменно отбивалась бригада Котовского и неотступно шла по намеченному пути.
Каждое село, каждую опушку леса приходилось брать с боя. Петлюровцы бросались на них с криками: «Слава!» Неслись на вороных конях махновцы. На черном знамени у них было написано синими буквами: «Мы горе народов утопим в крови». И горя они причиняли много.
