от друга. Напомню, что идеальным считается пропорция 1: 3. Полученные же результаты свидетельствуют о том, что если в годы Первой мировой войны эти пропорции составили 1: 2,4, то в период Великой Отечественной войны всего лишь 1: 1,1.
Столь разительное отличие по этим показателям, на мой взгляд, объясняется не столько разным характером двух мировых войн (в основном позиционная в 1914–1917 гг. и высокоманевренная в 1941–1945 гг.), сколько принципиально разным отношением должностных лиц к судьбе раненых на поле боя. Если в годы Первой мировой войны командиры всех степеней принимали все меры к тому, чтобы по окончании боя или сражения собрать раненых и эвакуировать их в тыл, а также по возможности похоронить погибших, то в период Великой Отечественной войны ничего подобного не наблюдалось. В 1941–1942 годах, отступая с боями на восток, Красная армия большую часть своих раненых оставила на поле боя. В период наступления у командиров и других должностных лиц до них также руки не всегда доходили. О том, что это не пустые слова, можно убедиться, ознакомившись с докладной запиской специального корреспондента газеты «Красная Звезда» поэта А. А. Суркова секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву от 23.03.43. В ней говорится о многочисленных фактах преступно-халатного отношения должностных лиц к судьбе раненых и погибших советских воинов. В голове не укладывается, что так можно относиться к раненым и погибшим защитникам Отечества. Вот лишь некоторые выдержки этой записки:
«Когда на том или ином участке фронта происходит относительное затишье, с обслуживанием раненых и их вывозом в тыл все обстоит благополучно. Но едва начинаются большие оборонительные или наступательные бои, картина резко меняется. Буквально на сотни километров от места происходящих боев прифронтовые дороги забиваются вереницами идущих в одиночку и группами раненых, ищущих места, где бы сделали перевязку, накормили, включили в организованный поток эвакуации.
Идут люди с перебитыми руками и ключицами, ковыляют раненные в ноги, едва влача свои ослабленные потерей крови тела. Шоферы тысяч проносящихся мимо них порожняком автомашин, несмотря на жалобные, стонущие просьбы, за редким исключением, не притормозят, не посадят. Этапные коменданты на грунтовых дорогах и железнодорожных станциях считают себя свободными от обязанности кормить этих несчастных, отдавших свою кровь Родине людей. Главврачи попутных госпиталей отказывают им в перевязке, ибо они «чужие», «дикие». Так и идут раненые от села до села, кормясь нищенством по колхозным хатам, голодая..
Из-за недостатка санитарного транспорта на грунтовых дорогах они (Раненые. — Прим. автора) неделями валяются в грязных и душных крестьянских хатах на прелой соломе. С перевязками всегда запаздывают. А чуть на участке фронта создалось угрожающее положение, тем, кто хоть как-нибудь могут ковылять, предлагают спасаться своими ногами, а тяжело раненных часто бросают на произвол судьбы. Все это, к сожалению, не частные исключения из хорошего общего правила, а какое-то неписанное устойчивое правило. Как только возникают на том или ином участке фронта бои с большим числом убитых, так неделями валяются без погребения на полях и при дорогах трупы командиров и красноармейцев, становясь неотъемлемой частью прифронтового пейзажа. Их клюют изголодавшиеся вороны и грызут одичавшие собаки. Оголтелые шоферы гонят по ним грузовики, не считая нужным выйти из кабины и хотя бы отвалить мертвое тело в кювет. Сотни таких картин сохранила моя память за двадцать месяцев войны.
Мы всячески издеваемся над аккуратненькими немецкими солдатскими кладбищами, над тем, что немецкие обозы возят заранее заготовленные кресты. А ведь и эти крестики, и эти аккуратные кладбища на центральных площадях занятых городов, и строгий церемониал солдатских похорон — все это тонкая игра на солдатской психологии, все есть подготовка солдата к тому, чтобы он смелее перешагнул черту смерти»[277].
Видя то, как советское правительство и командование Красной армии безответственно относятся к сохранению жизней солдат, сержантов и офицеров, а также раненым и погибшим на поле боя, у тех, кто впервые прибывал на фронт, вряд ли укреплялось чувство патриотизма, любви к советской Родине и готовности отдать за нее самое дорогое, что есть у каждого человека, — его жизнь.
Подводя итог всему вышесказанному, можно сделать предварительный вывод о том, что морально-психологическая стойкость военнослужащих Вооруженных сил Советского Союза в годы Великой Отечественной войны была практически на одном уровне с русской армией, воевавшей с тем же противником в 1914–1917 годах.
Однако для более глубокого исследования обозначенной проблемы ранее представленной статистики, на мой взгляд, явно недостаточно. Нужны дополнительные аргументы, сопоставимые по содержанию показатели, которые могут подтвердить или опровергнуть вышеприведенный вывод. К примеру, сравнение территорий, захваченных противником в период указанных войн. В 1916 году площадь территории, захваченной врагом, равнялась той, что была занята русской армией. Линия фронта проходила вдали от основных политических, экономических и культурных центров страны. За годы же Великой Отечественной войны немецко-фашистские войска и их союзники оккупировали полностью Украину, Белоруссию, республики Прибалтики и десятки областей и краев Российской Федерации, дойдя до Москвы, Волги и предгорий Кавказа. И это при условии, что на западе страны Красная армия накануне войны превосходила немецкие войска по количеству техники, вооружения и ненамного уступала по численности личного состава.
Сравнивая определенные статистические показатели, нельзя не учитывать и тот факт, что 1917 год — последний год участия царской России в мировой войне — оказался для нее годом двух революций, которые окончательно подорвали морально-психологическую стойкость солдат и офицеров на фронте. Подтверждением этому может служить тот факт, что если на 31 декабря 1916 года в числе дезертиров числилось 180 тыс. военнослужащих, то к 1 ноября 1917 года их число возросло более чем в 10 раз и составило, по некоторым данным, почти 1,9 млн человек. В годы же Великой Отечественной войны число дезертиров без каких-либо революций и других внутренних политических потрясений составило несколько млн человек, а число уклонившихся от призыва в армию превысило 3 млн человек. К этому следует добавить, что в годы Великой Отечественной войны, в отличие от Первой мировой, на стороне противника сражались в общей сложности около 1,5 млн граждан СССР. Ничего подобного в 1914–1917 годах не было. Известен всего лишь один факт создания в Австро-Венгрии из числа военнопленных польской национальности двух бригад общей численностью 40 тыс. человек под командованием Ю. Пилсудского, да несколько сот финнов, воевавших на стороне Германии. Не было также случаев перехода на сторону противника генералов и офицеров царской армии. Эти и некоторые другие показатели морально-психологической стойкости армий царской России и СССР в двух мировых войнах представлены в таблице № 23.
Таблица № 23
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
морально-психологической стойкости армий России и СССР
в двух мировых войнах XX столетия
