Что ж, выбор удачный. Тень птичьих крыльев — всю жизнь на дороге поэта. Я вдруг вспоминаю, как там, в его доме, у его очага, он говорил нам, как написал свою первую песню, как целовался под яблоней с девушкой и птица, сидевшая где-то в ветвях над их поцелуем, сказала: «Роберт, что ты творишь? Чем ты вознаградишь ее за поцелуй? Спой ей песенку, что ли!» Вот тогда он и спел свою первую песню. Птица — крылья поэта. Птица — модель самолета. Птица — прообраз ракеты. Птица нас подбирает с земли, чтоб забросить на звезды. Птица — всегда и везде, с детства до смерти. Песня без птицы — как жизнь без движенья. Другое дело, что крылья под старость устают… Глубоко уйдя в свои мысли, он в конце концов выбирает на память именно птичье крыло.
Через весь океан, к Ниагаре, в кармане Голубоглазой скалы улетает это птичье крыло, над которым так долго трудилось мое Янтарное море. Добрый путь! Добрый путь! Настоящий поэт — это земля под ногами, звезды над головой и птичье крыло в каждой песне.
P. S. Когда я перечитывал свою путевую книжку, пришло известие: умер Роберт Фрост. Океан жизни все-таки сделал то, к чему долго стремился, — подточил гранитные корни моей Голубоглазой скалы. Умирать бывает труднее и легче. И наверное, все-таки легче, убедившись, что наша планета будет вращаться и человек будет жить. Пусть великому старому человеку будет пухом земля двух полушарий планеты.
Баграт Шинкуба
«Пьют за долгую жизнь мою!»{25}
(С абхазского)Пьют за долгую жизнь мою!А я, словно не понимаю,Со стаканом в руке стоюИ — весенний лес вспоминаю:
Тянет к небу стволы весна,Ствол мужает и раздается,И кора для него — тесна,И коре — опасть остается.
Если я вдруг стану корой,Тесной для моего народа,Пусть он сбросит меня долойИ растет, как велит природа.
Опаду у его корней,Стану почвою, перегноем,Помогу и смертью своейЕму вырасти надо мною.
Мустай Карим
СНЕГ ИДЕТ…{26}
(С башкирского)Третий день подряд идет мокрый снег,Мне невмочь уже третью ночь —Стонет старая рана, как человек.Третий день подряд идет снег.
Третьи сутки осколок в теле моемБродит, тычась то тем, то другим углом,Словно выхода ищет и не найдет.Третий день подряд снег идет. Снег идет…
Я не знаю — тело ль мое болит,Сам осколок ли болью стал?Он был в Руре выкопан и отлит,А потом на Днепре был в меня зарыт,Этот ставший миной металл.
Было два их, — пишу, чтоб запомнил сын, —Два осколка мины одной;Фомина в могилу унес один,Я на память в теле унес другой.
Ноет рана моя двенадцатый год.Третий день подряд снег идет. Снег идет…
Снег растает и станет вчерашним днем,Превратится зима в весну,Но железный осколок в теле моемНе растает, пока я помню войну!
Расул Гамзатов{27}
(С аварского)«Снова сбросила холод седой земля…»
Снова сбросила холод седой земля,В теплом воздухе ветками шевеля.Зеленее зеленого тополя.А мы с тобою — седеем.
Море, после того как прошла гроза,Голубей голубого, как бирюза,Голубей, чем когда-то твои глаза.А мы с тобою — седеем.
На заре, хоть сама, как вечность, стара,Розовее розового гора.Ей — чернеть по ночам, розоветь — с утра.А мы с тобою — седеем.
А нам с тобою не зеленеть,Не голубеть и не розоветь.Мы не гора, не море, не ветвь.Мы люди — и мы седеем.
«Вот и темнеть еще раньше стало…»
Вот и темнеть еще раньше стало,И по утрам рассветает туго…У дня и ночи одно одеяло,Они его стаскивают друг с друга.
Зимние ночи, зимние ночи,Я не прошу вас стать покороче.Пусть мои мысли станут длиннее,Жизнь — очевидней, и смерть — виднее.
Про жизнь: я думаю, что как надоИдет она — в вечных трудах и драках.И смерть, я думаю, мне в наградуПридет, не подав заранее знаков.
Не опасаясь нежданной встречи,Живу, не боясь во все горло гаркать.Свечу, как могу! Если люди — свечи, —Не обязательно стать огарком.
НАДПИСЬ НА КАМНЕ
Я б солгал, не сказав, сколько раз я страдал,На Гунибе стоял с головою поникшей,Видя надпись: «На камне сем восседалКнязь Барятинский, здесь Шамиля пленивший…»
Для чего этот камень над вольной страной,Над моею советской аварской землею,Где аварские реки бегут подо мной,Где орлы-земляки парят надо мною?
Я к реке, чтоб проверить себя, припадуВсеми струями — струнами всеми своими.Мне вода столько раз, сколько к ней подойду,Прошумит Шамиля незабытое имя.
Нет вершин, где б он не был в ночи или днем,Нет ущелий, куда б он хоть раз не спустился,Нет такого ручья, чтобы вместе с конемПосле боя он жадно воды не напился.
Сколько кровью своей окропил он камней,Сколько пуль рядом с ним по камням просвистало!Смерть с ним рядом ходила, а он — рядом с ней,И она все же первой устала;
Четверть века ждала, чтоб он дрогнул в бою,Чтоб от раны смертельной в седле зашатался,Чтоб хоть раз побледнел он и, шашку своюУронив, безоружным остался.
Эту шашку спросите об этой руке!О чужих и своих несосчитанных ранах!Быль и сказка, сливаясь, как струи в реке,Нам расскажут о подвигах бранных.
Дагестан, Дагестан! Почему же тогдаТот, чье имя России и миру знакомо,Здесь, на скалах твоих, не оставил следа,Почему о нем память — лишь в горле комом?
Почему на камне лишь имя врага?Неужели тебе сыновья твои чужды?Неужели нам ближе царский слуга,Что заставил их бросить к ногам оружье,
Что аулы твои предавал огню,Царской волею вольность твою ломая?Пусть стоит этот камень. Я его сохраню,Но как памятник я его не принимаю!
Я б солгал, не сказав, сколько раз я страдал,На Гунибе стоял с головою поникшей,Видя надпись: «На камне сем восседалКнязь Барятинский, здесь Шамиля пленивший…»
Я проклятый вопрос домой уношу.Дома Ленин глядит на меня с портрета.«Товарищ Ленин, я вас прошу,Ответьте: разве верно все это?»
И чудится мне, — прищурясь, в ответНа этот мой вопрос откровенныйИльич головою качает: «Нет,Товарищ Гамзатов, это неверно!»
Кайсын Кулиев
«Ноги у печали стали черные…»{28}
(С балкарского)Ноги у печали стали черные;Шла она босой по неживымПепелищам, по жилищам взорванным,По снегам войны пороховым.
Руки у печали стали черные;Рылась она в пепле и золе,Отгоняла от убитых воронов,Предавала мертвецов земле.
Платье у печали стало черное;Слишком долго с нами она шлаТой дорогой, где по обе стороныСыновей обугленных тела.
Люди, дайте отдохнуть печали,Дайте руки, ноги ей обмыть.Дайте хоть теперь! Раз мы в началеНе смогли ее остановить.
Назир Хубиев
ЛАВИНА{29}
(С карачаевского)Как лавиною, все мое детствоС головой завалило войной.Помню — бьет пулемет по соседству,Всадник падает рядом со мной…
До сих пор, когда скрежет лавиныСреди ночи поднимет меня —Все мне кажется: руки раскинув,Там в горах кто-то рухнул с коня.
Зайндин Муталибов
