ОРКЕСТР
В оркестре были мастера чудесные,Трудились, не крича про свой талант.Но бомбою замедленного действияУпал к нам с неба новый музыкант.
Считая ожидания бесплодными,Он к славе побежал, не чуя ног,На голову, пустую и холодную,Спеша надеть хоть краденый венок.
Он ловко путал музыку с клеветами,На каждого сажая по пятну.Он всплыть хотел, считая, что для этогоПолезно всех других пустить ко дну.
Мы поначалу даже не усвоилиВсех перемен фальшивого лица,А тех, кто заподозрил, успокоили:— Ну что ж, одна паршивая овца…
Нам надо было заниматься нотами,А он был так напорист, так речист,Что оказалось вдруг его заботами —Все в пятнах! Только он, как голубь, чист!
Он, не создавший ни одной мелодии,Гремел, свергал, то «против» был, то «за»!И смешанное с подлостью бесплодиеВ конце концов нам бросилось в глаза.
Чтоб он сошел с трибуны, настояли мы.Нет, мы не стали рук ему вязать!Напротив, подвели его к роялю мы,Но он, увы, не мог ни ноты взять!
* * *
Чтоб оценить иные дарования,Их надо сдвинуть с их привычных мест.Мораль сей басни шире, чем название.«Оркестр» — при чем тут, собственно, оркестр?
Аскад Мухтар
«Встал. Улица белым-бела…»
Встал. Улица белым-бела,У двери робкие следы…Зачем ты ночью здесь была?Мой дом сожгла. Меня сожгла.Чего под пеплом ищешь ты?
«Чабан в горах, высоко от подножий…»
Чабан в горах, высоко от подножий,За облаком, в рожок поет незримо.А эхо вниз бежит и врет прохожим:«Неповторимо я! Неповторимо!»
Из болгарской поэзии{21}
Димитр Методиев
ОТКРЫТИЕ МИРА
Мой сын начинает ходить.Сам! Спотыкаясь и падаяНа ровном месте — просто от страха.Он плачет.А я поднимаю его и говорю преувеличенно строго:«Вот тебе! Что? Так и надо!»А он, совершенно счастливый,Отвечает мне тем же:«Вот тебе! Что? Так и надо!»Это мне-то, отцу! Как вам нравится это?И опять гнет свое, идет, растопырив руки.
Мой сын научился ходить.Он уже вырос, да как!Сам открывает все двериИ бесстрашно топочет по комнатам,Устрашая все наше семейство.Он врывается и бросает тарелку;Готово! — от тарелки — осколки!И от пластинки — осколки!А с книгой не вышло — она не бьется.Но зато она рвется, да еще как!
Мой сын изучает мир.Крутит радио до отказаИ бежит от звериного рыка,Лежащего в тихой коробке.Очень бледный, выглядывает из-за угла.Но как только мы выключаем,Он опять подбирается к ящику,
Десять раз, двадцать раз, до тех пор,Пока это упрямое радиоНе научилось включаться.Теперь они стали друзьями.А с печкой так и не стали;Она ненадежная — сама поманила тепломИ сама же потом укусила.Он не любит таких, как печка!
Подозрительно скрипнули двери,Мой сын привстает на цыпочки.Мы в тревоге! — он что-то задумал.Мы хором ругаем его:«Не суй в рот спички! Не дергай за шнур!Ручку на место! Слезай оттуда,Не лазай туда!» — И — шлеп по рукам!По любопытным, храбрым рукам!
А он смеется — и тянет их снова.А он рыдает — и тянет их снова.А он вырывается из объятийИ бегом! — оттуда, где можно, —Туда, где нельзя.Туда, куда мама не разрешает,Туда, куда папа не разрешает,Туда, где нельзя,Но где «интересно»!И только бабушка, моя мама,Ему потакает, ходит за нимИз комнаты в комнату, с места на место.И все говорит, говорит ему что-то,Как взрослому, равному человеку.А мне, как маленькому, объясняет:Вот так, сынок, и растут.Только так и растут..
Константин Павлов
ПАСТОРАЛЬНОЕ
Больше не буду злобным —Буду добрым.Среди врагов — боже, спаси их! —Выберу только тех, что под силу.
Скажу: «Прощай!» — городу,Уйду на природу.
Починю старый забор,Буду жить без заботДолго ли коротко —Тихо и кротко.
Зимой кругом дома буду бродить.А летом — что-нибудь разводить.Вот только — что? — вопрос.Нет ни голубей, ни роз.Кругом, в бурьяне, — одни змеи.Ну что ж, имею то, что имею,Вместо голубейРазведу змей.Приручу их добрыми поучениями,А потом с мелкими поручениямиПошлю их в дома своих врагов…
Из македонской поэзии{22}
Цане Андреевски
МИР И МЫ
Мы смотрим на этот мирГлазами своей любви,Поэтому он красив.
Мы строим этот мирРуками своих надежд,Поэтому он высок.
Мы носим этот мирВ ладонях своей доброты,Поэтому он широк.
Мы будим этот мирСветом веры своей,Поэтому он чист.
И даже когда он вдругВ грудь нам вонзит свой нож,Мы его не клянем;
Мы, рану зажав, встаем,Чтоб выстрадать до концаСвою доброту к нему.
Гане Тодоровски
* ПОСЛЕ ОБЕДА
Сидим равноправные,Будда, Христос, Магомет,ЯИ моя жена.Болтаем про разное,Насчет галактики и планет.И о том, что если однаИз них окажется заселена,Какая же вера из трех будет занесенаТуда, в Мирозданье,И получит преобладанье?
Вторник, день, когда телевизор, слава богу, молчит.Так что для разговора — приволье.Дети посапывают,Младший немножко хрипит —Снова недолечили бронхит.Жена что-то гладитИ утюгом недовольна…Трое пророков, без венчиков и сияний,Запросто с нами сидят,Ничего не пророчат,Не забегают вперед на опасные расстоянья.Может, в этом и мудрость их,Между прочим?Жене даю денег,Чтоб говорить не мешала пророкам.— Купи нам винаИ сиди и ворчи там за дверью.А сам про них думаю: «Много ли прокуВ их разговорах?Вот уж сколько вековВсе равно им не верим!»Услышав «вино» — Магомет облизнулся,Услышав «жена» — Христос поперхнулся.Услышав «деньги» — Будда проснулся.
И только Маркс на стенеСовершенно спокойным остался,Что ему до волненьяВдруг прикоснувшихся к жизни пророков?Он-то видел всегдаСвоим диалектическим оком,Что человеку не чуждо ничто человеческое.
Радмила Трифуновска
НОЧЬЮ, КОГДА ТЕБЯ НЕТ
Когда тебя нет, на кого, кому по ночамОставляешь меня одну?Иконам? Четырех стен кирпичам?Собакам, лающим на луну?
Умею не знать про тебя. Умею, на губы — печать, —Что дыму нет без огня.Но кому же, кому? Молча хочу кричать, —Кому по ночам оставляешь меня?
Чужим улыбкам, которые в темнотеКак удар ножом?Чужой добротеВ доме чужом?
Если б ты все знал!Если б ты все знал!Силой бы меня за собой гнал!За спину бы меня, как мешок, брал!Ни одной ночи,Ни длинней, ни короче,Ни зимней, ни летней,Ни первой, ни последней,Никакой ночиНи разу бы у меня не украл!
Валентин Тавлай
