Как лёг на иудеев сумрак чудный,
Так индов и испанцев скрыла тень.
103 Нет стольких Лапо во Фьоренце людной
И стольких Биндо,[1726] сколько басен в год
Иной наскажет пастырь безрассудный;
106 И стадо глупых с пастбища бредёт,
Насытясь ветром; ни один не ведал,
Какой тут вред, но это не спасёт.
109 Христос наказа первым верным не дал:
«Идите, суесловьте!», но своё
Ученье правды им он заповедал,
112 И те, провозглашая лишь её,
Во имя веры подымали в схватке
Евангелье, как щит и как копье.
115 Теперь в церквах лишь на остроты падки
Да на ужимки; если громок смех,
То куколь пыжится,[1727] и всё в порядке.
118 А в нём сидит птенец, тайком от всех,
Такой, что чернь, увидев, поняла бы,
Какая власть ей отпускает грех;[1728]
121 Все до того рассудком стали слабы,
Что люди верят всякому вранью,
И на любой посул толпа пришла бы.
124 Так кормит плут Антоньеву свинью
И разных прочих, кто грязней намного,
Платя деньгу поддельную свою.[1729]
127 Но это всё — окольная дорога,
И нам пора на прежний путь опять,
Со временем сообразуясь строго.
130 Так далеко восходит эта рать
Своим числом, что смертной речи сила
И смертный ум не могут не отстать.
133 И в самом откровенье Даниила
Число не обозначено точней:
В его тьмах тем оно себя укрыло.[1730]
136 Первоначальный Свет, разлитый в ней,
Воспринят ею столь же разнородно,
Сколь много сочетанных с ним огней.
139 А так как от познанья производно
Влечение, то искони времён
Любовь горит и тлеет в ней несходно.
142 Суди же, сколь пространно вознесён
Предвечный, если столькие зерцала
Себе он создал, где дробится он,
145 Единый сам в себе, как изначала".
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
Эмпирей. — Лучезарная река. — Райская роза1 Примерно за шесть тысяч миль пылает
От нас далёкий час шестой, и тень
Почти что к плоскости земля склоняет,
4 Когда небес, для нас глубинных, сень
Становится такой, что луч напрасный
Часть горних звёзд на эту льёт ступень;[1731]
7 По мере приближения прекрасной
Служанки солнца,[1732] меркнет глубина
От славы к славе,[1733] вплоть до самой ясной.
10 Так празднество, чьи вьются пламена,
Объемля Точку, что меня сразила,
Вмещаемым как будто вмещена,[1734]
13 За мигом миг свой яркий свет гасило;
Тогда любовь, как только он погас,
Вновь к Беатриче взор мой обратила.
16 Когда б весь прежний мой о ней рассказ
Одна хвала, включив, запечатлела,
Её бы мало было в этот раз.
19 Я красоту увидел, вне предела
Не только смертных; лишь её творец,
Я думаю, постиг её всецело.
22 Здесь признаю, что я сражён вконец,
Как не бывал сражён своей задачей,
Трагед иль комик,[1735] ни один певец;
25 Как слабый глаз от солнца, не иначе,
Мысль, вспоминая, что за свет сиял
В улыбке той, становится незрячей.
28 С тех пор как я впервые увидал
Её лицо здесь на земле, всечасно
За ней я в песнях следом поспевал;
31 Но ныне я старался бы напрасно
Достигнуть пеньем до её красот,
Как тот, чьё мастерство уже не властно.
34 Такая, что о ней да воспоёт
Труба звучней моей, не столь чудесной,
Которая свой труд к концу ведёт:
37 "Из наибольшей области телесной,[1736] —
Как бодрый вождь, она сказала вновь, —
Мы вознеслись в чистейший свет небесный,[1737]
40 Умопостижный свет, где всё — любовь,
Любовь к добру, дарящая отраду,
Отраду слаще всех, пьянящих кровь.
43 Здесь райских войск увидишь ты громаду,
И ту, и эту рать;[1738] из них одна
Такой, как в день суда, предстанет взгляду".
46 Как вспышкой молнии поражена
Способность зренья, так что и к предметам,
Чей блеск сильней, бесчувственна она, —
49 Так я был осиян ярчайшим светом,
И он столь плотно обволок меня,
Что всё исчезло в озаренье этом.
52 "Любовь, от века эту твердь храня,
Вот так приветствует, в себя приемля,
И так свечу готовит для огня".[1739]
55 Ещё словам коротким этим внемля,
Я понял, что прилив каких-то сил
Меня возносит, надо мной подъемля;
58 Он новым зреньем взор мой озарил,
Таким, что выдержать могло бы око,
Какой бы яркий пламень ни светил.
61 И свет предстал мне в образе потока,
Струистый блеск, волшебною весной
Вдоль берегов расцвеченный широко.
64 Живые искры, взвившись над рекой,
Садились на цветы, кругом порхая,
Как яхонты в оправе золотой;
67 И, словно хмель в их запахе впивая,
Вновь погружались в глубь чудесных вод;
И чуть одна нырнёт, взлетит другая.
70 "Порыв, который мысль твою влечёт
Постигнуть то, что пред тобой предстало,
Мне тем милей, чем больше он растёт.
73 Но надо этих струй испить сначала,
Чтоб столь великой жажды зной утих".[1740]
Так солнце глаз моих, начав, сказало;
76 И вновь: "Река, топазов огневых
Взлёт и паденье, смех травы блаженный —
Лишь смутные предвестья правды их.[1741]
79 Они не по себе несовершенны,
А это твой же собственный порок,
Затем что слабосилен взор твой бренный".
82 Так к молоку не рвётся сосунок
Лицом, когда ему порой случится
Проспать намного свой обычный срок,
85 Как устремился я, спеша склониться,
Чтоб глаз моих улучшить зеркала,
К воде, дающей в лучшем утвердиться.
88 Как только влаги этой испила
Каёмка век,[1742] река, — мне показалось, —
Из протяжённой сделалась кругла;
91 И как лицо, которое скрывалось
Личиною, — чуть ложный вид исчез,
Становится иным, чем представлялось,
94 Так превратились в больший пир чудес
Цветы и огоньки, и я увидел
Воочью оба воинства небес.[1743]
97 О божий блеск, в чьей славе я увидел
Всеистинной державы торжество, —
Дай мне сказать, как я его увидел!
100 Есть горний свет, в котором божество
Является очам того творенья,
Чей мир единый — созерцать его;
103 Он образует круг, чьи измеренья
Настоль огромны, что его обвод
Обвода солнца шире без сравненья.
106 Его обличье луч ему даёт,
Верх озаряя тверди первобежной,
Чья жизнь и мощь начало в нём берет.[1744]
109 И как глядится в воду холм прибрежный,
Как будто чтоб увидеть свой наряд,
Цветами убран и травою нежной,
112 Так, окружая свет, над рядом ряд, —
А их сверх тысячи, — в нём отразилось
