На страницах газет и отдельными изданиями, в столицах и в провинции печатался уже упоминавшийся «Акафист» Распутину, появлялись и все новые его версии. На многочисленных почтовых открытках полуобнаженная, а то и обнаженная царица изображалась рядом с Распутиным. Показательна подпись к карикатуре, опубликованной в иллюстрированном журнале. Некая красотка в ответ на замечание, касающееся ее весьма «откровенного» костюма, отвечает: «Глупости! Я видала карточки Алисы, так на них она совсем без костюма, да еще вместе с Гришкой Распутиным!»928
Простая публика жадно набросилась на брошюрки с характерными названиями: «Тайна дома Романовых», «Тайны русского двора», «Тайны царского двора и Гришка Распутин», «Тайна Дома Романовых, или Похождения Григория Распутина», «Тайна влияния Гришки Распутина», «Казнь Гришки Распутина», «Жизнь и похождения Григория Распутина» и др. Успел выйти даже содержащий «сенсационные иллюстрации» «исторический роман» некоего С. Кшесинского, посвященный этому сюжету929.
Некоторые книжечки издавались довольно большими тиражами. Так, петроградское «Свободное издательство» выпустило два издания книги «Вся правда о Распутине», брошюру «Царица и Распутин» (соответственно 25, 50 и 50 тыс. экземпляров)930.
Подчас публикации носили явно непристойный характер, бросая вызов даже весьма свободным нравам революционного времени, местные органы власти иногда даже запрещали их распространение. В Киеве Исполнительный комитет постановил конфисковать «Манифест Распутина» и «Письма царских дочерей» Распутину – столь неприличным было их содержание. В Тифлисе же Исполнительный комитет постановил конфисковать и «Акафист Распутину», как оскорбляющий «общественную стыдливость и религиозные чувства верующих»931.
Однако литература такого рода пользовалась у читателей большим спросом. Современник так описывал жизнь в своей деревне: «Настроение народа было легкое, мало говорили о деле, больше читали об амурных похождениях царей и Акафист Гришке Распутину. Эту литературу обильно доставляли наши же молодые люди, жившие в городе»932.
Аналогичная литература пользовалась спросом и в казармах. Матрос-активист с возмущением писал, что большинство его сослуживцев вообще не интересуется никакой литературой «…и только меньшая часть, лежа на койках, просматривает газетку или читает книжку лубочного издания, как, например, “Тайны Царскосельского дворца”, “Жизнь старца Григория Распутина” и др. Полезная литература лежит в шкафу и спрос на нее очень мал»933. Показательно, что моряк, считавший себя политически сознательным гражданином, активист, ориентирующийся на партию социалистов-революционеров, не одобрял интерес своих сослуживцев к «политической порнографии», считая ее бесполезной для гражданина новой России. Это подтверждает утверждения современников о том, что социалисты не считали антиромановские «разоблачения» важной частью своей пропагандистской деятельности.
«Серьезные» читатели между тем могли наконец познакомиться с книгой бывшего иеромонаха Иллиодора (С. Труфанова), опубликованной, наконец, С.П. Мельгуновым в историческом журнале «Голос минувшего» (номер вскоре стал библиографической редкостью). Затем быстро последовали и два отдельных издания сенсационной книги. Публикатор сообщал, что им опущены «фантастические» сообщения и «скабрезные» детали, но в тексте эти пропуски не указывались934. Соответственно у читателей книги могло создаться ошибочное впечатление, что профессиональные издатели-историки подтверждали тем самым достоверность той части этого сомнительного источника, которая была ими напечатана. На явные недостатки издания указывали уже современники, соответствующие рецензии сразу же появились в специальных исторических журналах935. Однако это никак не повлияло на его популярность и в дни революции, и в последующее время, публикация Мельгунова оказала немалое влияние на формирование исторических мифов, которые сам известный историк впоследствии пытался опровергнуть в своих исследованиях.
В обстановке тех дней даже на профессиональных читателей эта книга производила большое впечатление. Известный еврейский историк С.М. Дубнов записал в своем дневнике 4 августа 1917 года: «Прочел книгу бывшего иеромонаха Иллиодора “Святой черт” (о Распутине). С ужасающей реальностью раскрыты тайны Царскосельского дворца… Запятнанный кровью монархизм мог бы еще возродиться, но, запачканный грязью, пропал навсегда. Россия станет демократической республикой не потому, что доросла в своей массе до этой формы правления, а потому, что царизм в ней опозорен и простолюдин потерял веру в святость царя…»936 Любопытно, что образованный автор, профессиональный историк, находившийся под впечатлением от прочтения этого сомнительного издания, буквально цитировал заголовки желтой прессы – «Тайны Царскосельского дворца».
В периодических изданиях также появлялись весьма подозрительные «документальные» публикации, некоторые были явными подделками. Так, один предприимчивый петроградский журналист преподнес знакомой телеграфистке торт, а затем с ее помощью быстро сфабриковал «изменнические» «телеграммы императрицы» к некоему Арнольду Розенталю (тем самым тема предательства царицы получала и некоторую антисемитскую окраску), после чего опубликовал этот «документ» в петроградской газете «Российская республика». Обеспокоенные власти немедленно приступили к расследованию и быстро выяснили истину, однако общественное мнение продолжало оставаться под воздействием этой «сенсационной» публикации937.
«Распутиниада» быстро завоевывала и российскую театральную сцену. Уже 11 марта, когда после перерыва, вызванного революцией, открылись частные театры столицы, в «Троицком фарсе» сразу же начались представления пьесы «Царскосельская благодать». Она давалась два раза в день и шла почти два месяца. В репертуар других петроградских театров вошли фарсы «Крах торгового дома Романов и Ко», «Веселые дни Распутина», «Царские холопы», «Ночные оргии Распутина», «Царскосельская блудница». В некоторые же старые пьесы просто спешно вводились востребованные публикой новые «сцены с Распутиным». Современник писал о предприимчивых циничных драматургах, которые ввиду отсутствия цензурных ограничений ловко соединяли эротические сцены с политически востребованным сюжетом: «…берут старый французский фарс, немножко переделывают, переименовывают действующих лиц в Распутина и Вырубову и преподносят в виде какой-нибудь “Царскосельской благодати”». Некоторые интеллигентные современники с возмущением оценивали подобные спектакли как «порождение хама революции». Однако поэт А.А. Блок 1 июня 1917 года сделал в своем дневнике запись такого рода: «Вчера в Миниатюре – представление Распутина и Анны Вырубовой. Жестокая улица. Несмотря на бездарность и грубость – доля правды. Публика (много солдат) в восторге»938. Любопытно, что автор, работавший в Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования преступлений «старого режима», усмотрел в подобной постановке «долю правды».
Москва не отставала от Петрограда. Репортер «Московского листка» уже 15 марта сообщал, что Никольский театр обновил репертуар, включив в него политически актуальные пьесы. Гвоздем же сезона стала постановка «Веселые дни Распутина», которую данная газета описала как «разухабистую вакханалию»939.
Подобные театральные постановки воспринимались часто современниками как «порнография», в печати появлялись призывы к борьбе с ними: значительная часть общественного мнения считала такие представления совершенно неприличными. Автор журнала «Театр и искусство» писал в середине апреля: «Неужели с наступившей желанной свободой искусство должно превратиться в порнографию? С болью в сердце приходится констатировать, что всюду встречаются объявления: “Сенсационная картина: Распутин с Александрой Федоровной в интимных отношениях” и т.д.»940.
Со временем тема становилась все менее сенсационной, однако пристрастие к пьесам такого рода не ослабевало до осени 1917 года, солдат-фронтовик просил актеров передвижного театра, посещавшего действующую армию, показать, «как Распутин жил в Царском дворце». Подчас во время подобных представлений возникали скандалы. В октябре, во время исполнения «Царских грешков» в одном из петроградских театров, группа зрителей поднялась на сцену и потребовала немедленно снять пьесу с репертуара941. Можно предположить, что причиной их возмущения была не политическая составляющая сюжета, а «порнографическое» содержание пьесы.
