«Распутиниада» быстро завоевала и российский киноэкран. В переполненных кинематографах шли «Тайны дома Романовых» (производство товарищества «Обновление»), «Предатели России (Мясоедов и компания)» (товарищество «Орел»), «Тайна романа балерины Кшесинской» (торговый дом «Крео»), «Торговый дом Романов, Распутин, Сухомлинов, Мясоедов и Ко», «Жизнь и смерть Распутина», «Позор дома Романовых» (фирма А.Л. Савва). Акционерное же общество Г.И. Либкина выпустило сразу несколько фильмов такого рода: «Темные силы (Григорий Распутин)», «Царские холопы» («Темные силы», 2-я серия)942. Яркие и броские рекламные плакаты завлекали зрителей на киносеансы.
Первые киноленты появились необычайно быстро, уже в середине марта они вышли на экраны. Корреспондент петроградской газеты сообщал: «У касс кинематографов, где идет сенсационная драма “Темные силы – Григорий Распутин”, – целые хвосты»943. На создание нового фильма ушло менее десяти дней.
Малопристойные постановки пользовались порой особенным успехом и у совсем юной аудитории, наводнявшей кинотеатры. Современный поэт с возмущением писал, цитируя названия популярных кинолент:
… Плодятся мерзости, как крысыИ звонко хвалит детвора«Роман развратней шей Алисы»И «Тайны Гришкина двора»944.
«Распутиниада» в кинематографе, так же как и в театре, нередко воспринималась современниками как «порнография» и в тех случаях, когда речь шла о непристойностях любого сорта. Хотя, по-видимому, некоторые ее образцы соответствуют и современным представлениям о порнографии, но в сознании современников порой любые изображения обнаженных женщин воспринимались как «порнография»945.
По сравнению со многими публикациями начала XXI века разоблачения 1917 года по своей форме были довольно скромными. Но показательно, что современники разного положения и разного уровня образования воспринимали их как «порнографию». Так, жена генерала П.П. Скоропадского, будущего украинского гетмана, писала ему 9 марта: «Я читаю всякие газеты… Почти во всех без исключения порнография насчет Семьи…» Это слово она вновь использовала и в своем письме от 18 марта: «Порнография насчет царской семьи за последние дни немного успокоилась. Кажется, уже все было выговорено, что только можно. Измена и шпионство Александры Федоровны, ее отношения с Вырубовой, такие же с Распутиным, беременность дочерей, отравление сына травами, слабоумие и отравление Николая Александровича, и, наконец, отравление Александрой Федоровной Николая Александровича с целью занять его место как Екатерина II»946.
Попытки синтеза политически конъюнктурных «революционных» сюжетов и «парижского жанра» проявились, по-видимому, довольно рано. Уже 6 марта 1917 года, через несколько дней после свержения монархии на собрании «трудовых деятелей кинематографии» И.Н. Перестиани выступил против порнографии и спекуляции на революции. Очевидно, речь шла о тех фильмах, которые еще не были выпущены на экраны. Собравшиеся обратилась к популярному и влиятельному министру юстиции А.Ф. Керенскому, в их обращении указывалось, что «беззастенчивые предприниматели, дурно поняв все величие и радость завоеванной народом свободы, приступают к выпуску кинолент, создаваемых в два-три дня на грязные темы ушедшего царствования». Министра призывали «…остановить готовый пролиться в народ поток грязи и порнографии». На местах же по собственной инициативе вводилась цензура кинолент и кинематографов. Так, представители Временного комитета по регламентированию театральной жизни города Москвы предложили акционерному обществу Г.И. Либкина вырезать из фильма «Темные силы» те сцены, в которых Распутин «учил смирению» своих поклонниц. В печати обсуждался вопрос об активной борьбе с «порнографией» и на театральной сцене, предлагалось для этого создать специальную «театральную милицию»947.
Исследователь, приступающий к изучению дел об оскорблении членов императорской семьи, предполагает обнаружить обилие случаев оскорбления императрицы. Ведь царица была главным персонажем послереволюционной массовой культуры. Нередко слухи о ней упоминаются также в дореволюционных письмах и дневниках современников. Казалось бы, в таких следственных и судебных делах рядом с царицей должны непременно присутствовать упоминания о Распутине и Вырубовой.
Однако дел по оскорблению молодой императрицы встречается удивительно мало, по числу обнаруженных в ходе данного исследования заведенных уголовных дел царицу Александру Федоровну уверенно «обгоняют» великий князь Николай Николаевич и даже вдовствующая императрица Мария Федоровна. Ни Распутин, ни Вырубова не упоминаются в выявленных делах об оскорблении императрицы (единственное известное нам упоминание о Распутине в делах по оскорблению членов императорской семьи связано с… вдовствующей императрицей Марией Федоровной).
Более того, молодая императрица неожиданно предстает в некоторых оскорблениях как положительный персонаж, она противопоставляется плохой «старой царице» – вдовствующей императрице Марии Федоровне. Можно даже предположить, что какая-то часть простолюдинов, привлекавшихся за оскорбление членов императорской семьи, продолжала хорошо относиться к царице Александре Федоровне, по каким-то причинам противопоставляя ее «плохим» Романовым. Пример тому дает дело 43-летнего крестьянина Тверской губернии П.П. Лялина, оскорбившего вдовствующую императрицу Марию Федоровну, мать императора. В местной церкви состоялся молебен по случаю открытия приюта для раненых воинов, состоящего под августейшим покровительством императрицы. Лялин заметил: «Наверное строит Молодая Государыня, дай ей Бог здоровья, где Той строить, и так все …»948
Да и зафиксированные в следственных и судебных делах оскорбления молодой императрицы не всегда являются «политическими». Она оскорблялась порой лишь в компании с мужем, «обвинения» были давними и порой явно фольклорными, они могли не быть адресованными какому-нибудь определенному персонажу, не несли собственно политической нагрузки. Так, в ноябре 1915 года некий крестьянин исполнил в волостном правлении частушку: «Царица бл…т, а царь вином торгует»949.
Почему же пока не удалось обнаружить большого числа следственных и судебных дел по оскорблению императрицы Александры Федоровны? Отчего в выявленных делах нет упоминания о Распутине и Вырубовой? Значит ли это, что существовала большая разница между политическими взглядами простолюдинов и их образованных современников, выдвигавших в своих разговорах, письмах, дневниках и воспоминаниях разнообразные обвинения в ее адрес? Можно ли полагать, что царица была права, когда она противопоставляла верный своему царю простой народ политической и интеллектуальной элите российских столиц?
Вернее было бы допустить, что, возможно, царица действительно считалась виновной в приписываемых ей «преступлениях» и проступках, поэтому и некоторые убежденные монархисты, искренне возмущенные оскорблениями в адрес императора, которые произносились в их присутствии, гораздо спокойнее относились к обвинениям в адрес царицы Александры Федоровны, а иногда, возможно, даже сочувствовали им. Подобно высокопоставленному чину политической полиции, упоминавшемуся в начале этой главы, они не считали, что в таких случаях русскому патриоту и монархисту следует информировать власти о совершенном преступлении, более того, они отказывались причислять оскорбления царицы к числу государственных преступлений. Подтверждение этому предположению мы находим в одном деле по оскорблению императора. В июле 1916 года некий неграмотный крестьянин заявил: «У нашего государя правды нет». Один из слушателей немедленно заявил на него уряднику. Но представитель власти не проявил желания возбуждать дело по столь незначительному поводу. Он сказал: «Я слыхал, как другие называют Государыню… и то на них не делают заявлений». Иначе говоря, полицейский откровенно признал, что в его присутствии неоднократно совершалось преступление, а он при этом никак не реагировал. После этого обвинения были выдвинуты и против нерадивого урядника, «просмотревшего» совершенное ранее государственное преступление950.
Показателен и упоминавшийся выше злободневный политический анекдот, записанный не позже ноября 1915 года, он был зафиксирован в нескольких источниках. В московском суде рассматривается дело об оскорблении императора. Мужик-свидетель подтверждает справедливость выдвинутого обвинения: «И что только нес-то! Я и то уж ему говорил: “ты все его, дурака, ругаешь, а лучше бы ее, стерву этакую…”». Другой вариант этого анекдота, зафиксированный несколько позже, излагал слова свидетеля так: «Он, стало быть, говорит: Царь дурак! – А я ему: Нет, брат, врешь. Хоть дурак – да наш! А вот царица – так та верно, что немецкая ст-ва!»951 Характерно совпадение описания царя и царицы в двух вариантах анекдота: в обоих случаях он – «дурак», она – «стерва». Оскорбления первого воспринимаются простодушным крестьянином как правонарушение (хотя и он считает императора «дураком»), а императрицу он сознательно сам оскорбляет прямо в зале суда, не понимая, что тем самым и он совершает государственное преступление.
