большей части психотерапевты обязаны жить и выполнять его. Но именно Ранк увидел, насколько ложным является это утверждение. «Психология как самопознание – это самообман», – сказал он, потому что она не дает того, чего хотят люди – бессмертия. Нет ничего проще. Когда пациент выходит из своего защитного кокона, он отказывается от идеологии рефлексивного бессмертия, в которой раньше существовал – как в личностно-родительской форме (живя под защитой родителей или тех, кто их заменяет), так и в культурной форме причинно-следственной связи (живя под влиянием мнения других людей и в символической ролевой драматизации общества). Какую новую идеологию бессмертия может дать самопознание психотерапии взамен? Очевидно, никакую – если, как сказал Ранк, сама психология не станет новой системой убеждений.
Я думаю, что сейчас есть только три способа, которыми сама психология может стать адекватной системой убеждений. Один из них – стать творческим гением-психологом и использовать психологию как средство бессмертия для себя – как это сделали Фрейд и последующие психоаналитики. Другой заключается в использовании языка и концепций психотерапии в жизни наяву, чтобы она стала действующей системой убеждений. Мы часто видим подобное, когда бывшие пациенты анализируют свои мотивы во всех ситуациях тревоги: «это должно быть завистью к пенису, это должно быть инцестуозное влечение, кастрационный страх, эдипальное соперничество, полиморфное извращение» и так далее. Я встретил одного молодого человека, который был почти сумасшедшим и извращенцем, пытающимся жить в русле мотивационного словаря новой фрейдистской религии. Но в некотором смысле это отношение является вынужденным, потому что религия – это опыт, а не просто набор интеллектуальных понятий, над которыми нужно размышлять; ею нужно жить. Как проницательно заметил психолог Пол Бакан, это одна из причин того, почему психотерапия перешла от фрейдовской интеллектуальной модели к новой эмпирической29. Если психология должна быть современной религией, то она должна отражать жизненный опыт; она должна перестать просто разговаривать и интеллектуально анализировать и начать по-настоящему кричать о «травмах рождения» и детства, актуализации снов и жестокости и так далее. Этого превращает час психотерапии в ритуальный опыт: инициация, священное путешествие в запретное и священное царство. Пациент впитывает другое измерение жизни, ранее неизвестное ему и не подозреваемое им, поистине «тайную религию», отделенную от повседневного светского мира; он включается в модель поведения, которое очень эзотерично и допускает выражение тех аспектов его личности, которые он никогда не думал выражать, и вообще не знал, что они у него есть. Как и в любой религии, адепт «клянется» в этом, потому что он прожил это. Терапия «истинна», потому что это проживаемый опыт, и он объясняется концепциями, которые, кажется, идеально ему соответствуют, они дают форму тому, что на самом деле переживает пациент.
Третий и последний путь – просто расширение и усовершенствование. Это значит, что мы берем психологию и углубляем ее религиозными и метафизическими ассоциациями, чтобы она действительно стала религиозной системой верований с некоторой широтой и глубиной. В то же время психотерапевт сам излучает устойчивую и спокойную силу переноса и становится гуру-деятелем этой религии. Неудивительно, что в наше время мы видим такое распространение психологических гуру. Это идеальное и логичное развитие фетишизации психологии как системы убеждений. Ее система расширяется в новое измерение, которое является бессмертием и сопутствующей силой. Эта сила приходит в двух формах: из понятия религии и конкретно из личности гуру-терапевта. Не случайно одна из очень популярных форм сегодняшней терапии – гештальт-терапия – по большей части игнорирует проблему переноса, как будто ее можно не принимать во внимание30. На самом деле, происходит то, что аура непогрешимости гуру остается неизменной и обеспечивает автоматическое убежище для глубокого стремления пациента к безопасности и защищенности. Не случайно также и то, что гуру-терапевты, отращивают окладистые бороды и носят похожие на нимбы прически, чтобы соответствовать той роли, которую они играют. Я вовсе не намекаю на нечестность, просто люди склонны зацикливаться на уместности используемых ими необходимых защитных средств. Если воспринимать терапевтическую религию как культурную потребность, то высший идеализм – это пытаться удовлетворить ее сердцем и душой. С другой стороны, даже при самых благих намерениях перенос – это волей-неволей процесс идеологической обработки. Как известно, одни психоаналитики очень старательно пытаются его проанализировать, а другие пытаются минимизировать производимый им эффект. Несмотря на все усилия, пациент обычно начинает в некотором роде рабски поклоняться человеку и его методам освобождения, какими бы незначительными они ни были. Мы уже знаем, что влияние Фрейда было так значительно, в том числе потому, что многие ведущие мыслители нашего времени прочувствовали через фрейдистский анализ и выработали собственные эмоциональные интересы внутри этого мировоззрения.
Дело в том, что перенос укореняется очень долго, в то время как человек, кажется, твердо стоит на ногах. Человек может проникнуться идеями нового мировоззрения, в которое он готов поверить, не подозревая, что, возможно, воспринимает его благодаря своим отношениям с терапевтом или учителем. Это едва заметно в тех методах лечения, которые стремятся вернуть человека в контакт с его собственным «подлинным Я», то есть первозданными силами, которые заперты внутри него. Человеку предписано попытаться использовать эти внутренние силы природы, чтобы глубоко погрузиться в субъективность своего организма. Теория заключается в том, что человек постепенно снимает социальные наслоения, защиту личности, бессознательные тревоги, а затем опускается до своего «реального Я», источника жизнеспособности и креативности, скрывающегося за невротическим щитом характера. Чтобы сделать психологию законченной системой убеждений, все, что нужно терапевту, это подобрать слова для внутренних глубин личности из традиционных мистических религий. Они могут называться по-разному: «великая пустота», «внутренняя комната» даосизма, «царство сущности», источник вещей, «Это», «Творческое Бессознательное» или как-то еще.
Все это кажется очень логичным, построенным на фактах и отвечающим природе: человек снимает броню и раскрывает свою внутреннюю сущность, первичные энергии от самых основ своего бытия, из которого он происходит. Человек, в конце концов, не является своим собственным создателем. Он постоянно поддерживается внутренними физиохимическими процессами – и, кроме того, его атомной и субатомной структурами. Эти структуры содержат в себе огромные силы природы, и поэтому кажется логичным говорить, что мы постоянно «создаемся и поддерживаемся» из «невидимой пустоты». Как кого-то может подвести терапия, если его призывают вернуться к первичным реалиям? Из таких методов, как дзен, очевидно, что инициация в мир происходит в процессе распада и реинтеграции. Этот процесс очень похож на аналогичный в западной терапии, при которой маска общества снимается, а влечение ослабляется. В дзене, однако, это первичные силы, которые человек должен взять на себя. Они действуют через человека по мере того, как он открывает их для себя. Сам
