Иншааллах!»
Она отламывает от своей доли крошку и кладет в рот, за ней и мы все начинаем есть.
Вкус этого хлеба я запомнила на всю жизнь. Каким он был сладким, желанным и дорогим! И каждый раз, когда говорят о хлебе, я вспоминаю о том, выпеченном в горном ауле военного времени.
Перевод М. Магомедова.
ЛЮБИМОЕ УКРАШЕНИЕ
Случалось ли вам бывать на кородинском базаре? Говорят, чего там только нет! И любитель старины, и поклонник моды не вернется с этого базара без покупки. Увидишь на женщине необычный платок или дивную нить коралла, спросишь, где купила, и услышишь в ответ: на кородинском базаре!
Тянул меня этот базар к себе, как железо магнитом. Мне все казалось, что там я найду очень редкое старинное украшение…
Заботы и хлопоты закружили меня, и кородинский базар оставался лишь недосягаемой мечтой, но однажды… Однажды я ехала с праздника поэзии. Мои стихи понравились, мне сердечно улыбались, мне шумно хлопали, и теперь, сидя в машине, я чувствовала, как светло и празднично у меня на душе. Я ехала, смотрела в окно машины, любовалась горным пейзажем… И тут вдруг на небольшой поляне я увидела кучку людей. Моя попутчица Эмма заметила мимоходом:
— Вот он, знаменитый кородинский базар…
Не сознавая, что делаю, я рванула ручку дверцы и, наверное, вывалилась бы на ходу, если бы Эмма не удержала меня:
— Куда? Разобьетесь!
— Но ведь это же кородинский базар! — Я все пыталась выйти из машины. — Ведь я так давно мечтала сюда попасть!
Наш водитель Абакар наконец затормозил, и мы очутились на чудесной поляне, пестрой от обилия продавцов в различных одеждах и их удивительно разнообразного товара. Одуряюще пахло медом. Пчелы летали от одной глиняной посудины к другой, застревали в горлышках кувшинов и ухитрялись сопровождать ложку, когда хозяйка накладывала ею мед в стеклянную банку покупательниц. Они поднимались вместе с ложкой, заглядывали в банку, а потом и сами опускались на весы. Может, они считали, что вправе это делать, потому что мед — результат их труда?..
Сладко и остро пах урбеч. Такое разнообразие его я увидела впервые: иссиня-черный из льняных семян, шоколадно-коричневый из абрикосовых косточек, светло-коричневый из орехов.
Вдруг к этому щекочущему ноздри аромату примешался запах смолы. Нарезанная небольшими кусочками, она лежала в банке с водой. Смолу кородинцы добывают из-под сосновой коры. Это любимое лакомство горских детей, что-то вроде жевательной резинки.
Глядя на янтарные кусочки, я вспомнила детство… Как радовались мы, дети, когда к нам в аул приезжали торговцы смолой! И сколько раз, нарушая запрет бедной мамы, я тащила из дома и драгоценную послевоенную муку, и нитки, и мыло, и спички, чтобы обменять их на смолу. Воспоминания так захватили меня, что я во рту явственно ощутила горьковато-терпкий знакомый привкус. И конечно же не выдержала и купила несколько желтых кусочков.
Так, идя от одного продавца к другому, я наслаждалась необыкновенным, редким зрелищем: старинными медными кувшинами, тазами, кастрюлями, потускневшими от долгой службы самоварами, пестрыми платками, вязаными тапочками и носками, шитыми бурочками. Но, увы, мне никак не попадалось на глаза то, из-за чего я так стремилась сюда! Вдруг мой взгляд остановился на старике горце, который расположился в сторонке, на самом краю базара. Одет он был в чуху гулгит, стройная его талия была затянута шитым серебром поясом, на нем красовался старинной работы кинжал с глубокой резьбой и чернью. Голову украшала каракулевая папаха, которую больше всего ценят горцы Андыха. В руках он держал какой-то большой предмет — изделие из серебра. Я поздоровалась учтиво, как того требует вежливость, и спросила:
— Это серебро?
— Серебро, доченька, — ответил горец и протянул мне свой товар.
В руках у меня оказалось массивное, весом килограмма полтора, украшение необычной конусообразной формы. Все оно было покрыто россыпью мелких точек-росинок, между ними редкими голубыми огоньками горели камушки. В нижней части, завершая острый узел, висел маленький колокольчик.
— О, какое чудо! Неужели руки человека способны сделать такое?!
Я разглядывала украшение и тут почувствовала легкий толчок в плечо. Это практичная моя попутчица Эмма условным знаком возвращала меня с облаков на землю, увидев, что я раскрываю сумку, не поинтересовавшись ценой.
А горец был счастлив. Его лицо расплылось в улыбке.
— Я так хотел, доченька, чтобы эта вещь попала в руки понимающего человека! Купи, не пожалеешь!
Старик назвал цену. Моя попутчица теперь открыто вмешалась в торг:
— Уступите хоть немного!
В ее глазах я прочла упрек и сомнение, но и это не остановило меня.
— Мой товар стоит таких денег! — убежденно ответил горец.
Эмма только вздохнула и больше не проронила ни слова. Старик не спеша пересчитал деньги, рассматривая каждую купюру.
— Это украшение, доченька, когда-то стоило целого быка, даю тебе слово горца. Я сам его заказывал для моей Молнии, когда она во второй раз победила на скачках. А как оно ей шло! Конь весь играл, когда я ему на шею надевал украшение, глаза так и сверкали… А как не стало моей Молнии, повесил это рядом с кинжалом… Посмотрю на украшение и вспомню молодость. Своего чудесного коня вспомню…
— Так это украшение вашей кобылицы?! — звонко расхохоталась Эмма и с какой-то торжественной укоризной взглянула на меня: мол, так тебе и надо!
Но меня ее взгляд нисколечко не смутил. Я еще полюбовалась украшением и, улыбнувшись, сказала:
— Отдаю должное, отец, твоему коню. У него был очень хороший вкус!
Не успели захлопнуться дверцы машины, как Эмма напустилась на меня:
— Кто так покупает вещь на базаре? Увидела безделицу и расхвалила так, что сам хозяин стал раздумывать — продавать ли.
Но я уже не слышала ее слов… Воображение унесло меня в цветущие горы и альпийские луга. Тропинка вдали засветилась словно радуга. По ней, высекая копытами искры, летел конь огненной масти. Его грива горела в солнечных лучах. На коне красовался, восхищая девушек, стройный молодой горец, а на груди его скакуна сверкали голубые звездочки. Маленький колокольчик заливался ласковыми серебряными трелями, и конечно же ни конь, ни всадник не знали, что украшение с голубыми камушками станет для меня самой дорогой реликвией…
Перевод М. Магомедова.
ГРАНАТОВЫЕ ЗЕРНА
Я лежу на матраце, набитом шерстью, застланном бязевой простыней. На мне ватное атласное одеяло; голова возвышается на пуховой подушке. Эту роскошную постель у нас выдают только почетным гостям, я же удостоилась такой чести, потому что заболела. В войну в горах свирепствовал сыпной тиф, не прошел он и мимо нашего дома.
Не знаю, сколько времени я
