ушел в комнату.
Лучшим выходом в такой непростой ситуации Егор выбрал сон. Засыпая, он был твердо уверен в том, что дело не такое уж и трудное. Он спрятал руку в геле под одеяло и с чистой совестью принял нахлынувший на него сон.
XIII
Первое, что младший брат увидел, когда проснулся – Лёша, разминавший в руках шарик мастики. Не придав этому значения, он поднялся с кровати и натянул штаны, как вдруг увидел рядом и Машу, которая оперлась о стену и с какой-то жалостью и страхом смотрела на него, переводя кроткий взгляд с него на старшего брата. Немного постояв, он вышел из себя и спросил:
– Ну, чего вам?!
Ответа не последовало. Встав с кресла, Лёша молча подошел к нему и со всей силы вдарил по натянутому слепку застывшего геля на руке.
– Идиот! – заорал Лёша.
От боли у Егора в голове все перемешалось. Он упал на кровать и прижал зубами губу. Из глаз потекли слезы. Большего унижения, чем то было у Уорвика, он ожидать от брата не мог, но сейчас, представляя на себе надменный взгляд Маши, Егор отвернулся и ударился в подушку.
– Встань!
Лёша взял его за шиворот и, несмотря на все потуги брата, все же поднял его с кровати. Второй удар пришелся прямо в открытый и готовый для крика рот. В голове послышался хруст, которого Егор еще никогда не слышал. Зубы хрустнули.
– Идиот, – повторил старший брат тише, но в голове Егора это отдалось раскатом грома, ранящим в самое сердце.
Теперь он чувствовал, что брат говорит это всерьез и совершенно холодно. Рядом была Маша, старающаяся не лезть в чужие дела и принимающая безучастный вид. Внутри у него все упало. Лёша подошел к нему с купленным в Менске ножом. Первое время Егор, проливая стыдливые слезы, не понимал, за что получил два тяжелых, словно кувалдой, удара, но, завидев нож в руке брата, сразу все понял.
Казалось, в ту секунду, кроме как смириться, не оставалось ничего. Самоуверенность и отвага Егора растворились в боли и неподконтрольности эмоций. И тогда его больше всего печалили даже не старые раны пригорода, не взгляд Маши, не погибший в комплексе друг и даже не опаленная жгучей болью рука, вся онемевшая и залитая кровью от открытой раны – печалило лицо его брата, на котором брови впали в глазницы, взгляд был холодным, а губы до боли сжаты зубами. Лицо всегда столь нежного и доброго к нему брата.
Тихий ужас охватил Егора. Слезы без остановки текли из глаз, а губа кровоточила. Он понял, что тут бессилен и склонил печально голову. Дабы придать брату смелости, Лёша полоснул ножом место, куда вошла пуля. Егор заорал и схватил окровавленным ртом полотенце, весь сжимаясь и, словно снег, тая под взглядом Маши. Видимо, девушке тоже было трудно, поэтому она отвернулась и стиснула зубы. Он хотел, чтобы она ушла, но стоило ей сделать шаг в сторону, как Лёша направлял в ее сторону нож и приказывал стоять и смотреть. От этого становилось еще хуже.
Старший брат сорвал треснувший от его удара гель и принялся за свое дело. Нож разрезал плоть как масло, проходя все глубже и глубже.
– Полудурок, – зашипел Лёша. – Ты мог лишиться руки! Оставить пулю в себе и лечь спать?! Ты с ума сошел?
Он интенсивнее заработал. От боли Егор почти потерял зрение, но слезы попытался максимально сдержать. С минуту старший, обильно изливая весь свой запас ругательных слов, пытался достать пулю, вошедшую глубоко в мышцы и застрявшую между костью и напряженным до предела трицепсом. Когда она оказалась снаружи, старший словно рассудок потерял. Его глаза налились кровью, он взял ее и с оглушающей силой вбил в деревянную обшивку ванной, весь побагровев и начав тяжело, громко дышать. По полу прошла жуткая вибрация. Кровавый кусок металла вошел в доску, оставив после себя паутину из трещин. Подняв затуманенный взгляд на кусок пули, вокруг которой образовался кровавый подтек, Егор почувствовал некоторое облегчение. «В один момент, – думал он, – удар такой мощи придется мне в челюсть не так легко, как это было сейчас».
Брат вышел из комнаты. Оставшись на месте, Маша закрыла дверь и достала аптечку. Не в силах сдержать стыд, Егор отвернул лицо и зажмурил глаза, продолжая сжимать зубами уже все покрывшееся кровью и слюнями полотенце. После минуты ковыряний Лёши в его руке, перекись, которую Маша словно воду лила на руку, показалась совсем безболезненной процедурой. Справедливо стоило признать на тот момент, что Егор в жизни не чувствовал ничего хуже. Смесь раздирающей все его тело боли и раздирающего весь его дух чувства стыда и отчаяния была самой ужасной пыткой, которую ему довелось пережить. Со временем сердце перестало так бешено биться, и Егора немного отпустило. Маша взяла бинт и плотно укутала руку в него.
– Спасибо, – выдавил Егор, вдоволь наглотавшийся соплей.
– Ты злишься на него? – спросила Маша.
Егор не ответил. В сердце его была глубокая рана, которую Лёша нанес ему своим поведением, но эта рана была лишь ответным ударом, так что злость к брату немного утихла. Он украдкой глянул на себя в зеркало, как вдруг потянуло тошнить. Вид красного, мокрого, заплаканного от боли и обиды юноши, вечно взывающего всех уважать его и считать самостоятельным, вызывал у младшего отвращение к самому себе. Он хотел быть как герой книги, который бы выдержал все и прошел бы до конца: дошел бы до Темной башни, победил бы темного лорда, справился бы с системой, загарпунил бы Белого Кита, но его путь оборвался, как он думал, тут.
– Нет, – словно ребенок сквозь заикания выдавил Егор.
– Где же ты получил эту пулю? Неужто кто-то в городе всадил ее тебе?
– Не притворяйся, – прошипел Егор. – Если бы это было в городе, Лёша бы так не разозлился. Он прекрасно знает, что я поступил глупо, – он отворачивал лицо, надеясь, что оно наконец обсохнет и не будет выглядеть настолько жалко. – И ты это знаешь…
– Нет, – строго перебила его Маша. – Я не знаю, где ты ее получил, но я точно знаю, что ты получил ее там, где мог остаться и без головы. Скажи, – она провела своей мягкой и бледной ручкой по его плечу. От ее прикосновения Егор содрогнулся и ответил:
– Мне дали задание… Я пошел на него и словил пулю в лесу на юге, но делал это только ради вас, не ради себя…
– А может, просто хотел утолить
