своей ручкой его за подбородок. – Мы пошли и легли в кровать, но ты был настолько не в себе, что просто лег рядом и глупо улыбался, смотря в потолок. Так мы и заснули; а потом потащили брата и дали ему кровать.
В голову Егора вернулись обрывки событий минувшей ночи. Он вспомнил, как перебрался ночью на пол, как лежал с ней в обнимку и как плакал на полу, стараясь убедить себя, что сделает все, чтобы оправдать свою удачу.
– Ладно, – он успокоился и тоже принялся ей помогать.
II
Когда все было готово, Егор с Машей спустились вниз. Там их ждал жаркий спор и ругательства. Выйдя из-за поворота к дверям, Егор обнаружил брата, жутко покрасневшего и пытавшегося доказать что-то старшему портье в малиновом пиджаке. Егор узнал в нем сына управляющего, так что поспешил успокоить брата и оттащить его, пока исполинская сила его разгоряченного тела не направилась в прыщавое, с желтыми зубами лицо такой важной, по его мнению, особы.
– Правильно, успокой своего быка! – засмеялся старший портье. – Нечего тут самоуправством заниматься, сволочь!
– Что случилось? – вежливо и сдерживая обиду за брата, спросил Егор.
– Твой глистоподобный мудила-братец сильно много начал устанавливать своих порядков. Кстати говоря, тебе тоже следовало бы быть поаккуратнее, смазливый мальчик, а то вторую руку потеряешь, – он ткнул пальцем в Егора, и слюна из его рта попала ему на щеку. Егор весь содрогнулся и сжал кулак, приняв настолько сдержанный вид, насколько он в ту секунду мог сделать.
– Глистоподобный? Опрометчиво. Что ты имеешь в виду? – спросил он, обтирая лицо.
– Я имею в виду то, сукины дети, что вам бы стоило хотя бы какое-то уважение поиметь к нашему городу. Ладно уже с дикарями – не ваша забота это, но принять ответственность за свои поступки и свалить отсюда на хрен было бы с вашей стороны очень правильным жестом! А после всех ваших бесчинств вы еще и подрываетесь с похмелья в два часа дня и грубите старшему портье!
– Вот мы и сваливаем, – отвечал Егор. – Не кипятись, дружище. Нам терять нечего, и лицо у тебя целое только из-за моего уважения к Роману Федоровичу.
– Что… – портье чуть отпрянул, но вовремя не собрался: – Нет, это еще не все, – портье обнажил зубы, и изо рта потянуло тошнотворной помесью скумбрии и сигарет. Егор еле сдержал рвотный позыв и уже начал выходить из себя. – Вы заплатите за обслуживание и проживание. Это будет ваша оплата за непозволительное поведение.
– Мы уже заплатили твоему отцу, – ответил Егор.
– Ха-ха-ха, – он опять обнажил зубы, и тут Егор весь вскипел. – Вы оплатите выше…
– Не наглей, засранец, – встряла Маша, которой явно осточертела интеллигентность Егора. – Свали и не навлекай на себя проблемы.
– Сука! Как ты смела перебить меня! Вы – кучка кишечных палочек нахлебников…
Вечные упоминания обитателей желудочно-кишечного тракта со стороны вонючего и омерзительного старшего портье показались Егору очень уморительными в первое время, но сейчас его стало немного подташнивать, а к горлу подступала желчь. Ноющая от боли рука в геле не выдержала. Он со всей силы замахнулся и врезал ему по челюсти. Рука его была не особо тяжелой, так что старший портье только поежился от обиды и сплюнул в салфетку кровавую слюну. Однако Егору было мало. Он достал свой Далет и засунул сверкающий ствол прямо в зловонную пасть портье.
– Мы сыграем в игру – я даю тебе пять слов, которыми ты должен оставить меня и моих спутников в добром расположении духа, но при этом постарайся не забрызгать нас слюной из своего зловонного рта. После этого ты скрываешься с наших глаз и больше никогда не появляешься, ведь если появишься – полноценной жизни тебе не видать! Ты понял, паскуда?! – Егор весь побагровел и затрясся, от волнения чуть не выпустив пистолет из руки.
Тогда он еще не подозревал, каким пророчественным языком говорил. Старший портье весь содрогнулся и чуть застонал. Егор засунул дуло настолько глубоко, что самому стало противно. Достав пистолет изо рта, Егор принялся тщательно протирать его салфеткой, испытывая глубочайшее отвращение и вместе с тем унижение, что в такой ситуации ему приходилось потворствовать его отвратительной натуре, стирая слюну с шестигранного дула. Портье стоял молча и, весь краснея и свирепея, смотрел на Егора. В его глазах читалась животная ярость, но он был не глуп, так что вмиг осознал свою беспомощность.
– Ты серьезно? – спросил он, сдерживая крик.
– Три слова? С каких пор такие ублюдки, как ты, стали обладать достаточной литературной подкованностью, чтобы так вот взять и за три слова дать всем понять глубину своего раскаяния?! – Егор не успокоился и с оскалом покосился на него. Старший портье сглотнул и, словно выдавливая из себя огромный булыжник, сказал шепотом:
– Прошу извинить идиота…
В голосе чувствовалась ненависть, хладнокровие. Старший портье, который, вероятно, никогда не бывал так унижен, хрустнул пальцами и поправил галстук, весь вскипая, словно сидя на пороховой бочке.
– Нам этого явно хватит, – сказал нетерпеливо Лёша и с гордостью похлопал Егора по плечу. От этих прикосновений Егору сделалось легко, и он, склонив голову, ликующе заулыбался. – Все, все – свали отсюда. Нам еще за тебя у Романа Федоровича прощение просить, что такой ублюдок позорит его, – Лёша оттолкнул портье, и они вышли из отеля. Откуда-то издалека их провожал взглядом разгневанный и дрожащий от ярости парень, уже вынашивающий план мести.
III
История со старшим портье быстро забылась, не считая только легкого осадка в лице зеленевшего Егора, который ненароком вспоминал отвратительный запах и весь содрогался. Переполошенный старший брат петлял закоулками и заскакивал за повороты. Люди в окнах и на лавочках и так его шугались, прячась в своих домах и закрывая ставни, а тут грянул дождь, от чего появилось ощущение, что они остались совсем одни в городе.
Со стороны ни Егор, ни Маша и подумать не могли, что вчера случилось между Лёшей и Женей. С виду Лёша выглядел спокойно и обыденно, не подавая признаков озабоченности, которая на самом деле таилась глубоко в нем.
Пару раз Егор хотел поинтересоваться, куда брат вел их, но стыд, не прошедший за вчерашний день, не давал даже челюсти разомкнуть. Лёша стал самой величественной и неприступной фигурой в его жизни, сместив с пьедестала Машу. Эту нервозность младшего она заметила и помогла ему залезть под свой шерстяной шарфик. Так, укрываясь от дождя, они шли за старшим братом, что нервно покуривал самокрутку управителя и поглядывал на листок, исчерченный
