— Вот черти–то, — сказал Николай, — заплатишь, больше ничего.
— Накося…
У других коровы тоже исчезли. Кто продал прасолу на мясо, у кого околела.
— Готового не могли сберечь, — сказал Николай. — Ну, а мертвый инвентарь? Поделено десять телег, десять саней, плуги и прочее… все доставить.
— Да откуда ж их взять–то? — крикнул печник. — Мне, к примеру, и пришлось–то от этих телег два задних колеса, а передние еще у кого–то гуляют. Черт их сейчас найдет!
— Вот ежели кажный принесет, все колеса и сойдутся.
— Ни черта не сойдется…
— Да куда же вы все девали–то? — крикнул в нетерпении Николай.
— А кто ее знает, — сказали все. — Промеж народа разошлось…
— Да ведь народ–то весь здесь?
На это никто ничего не ответил.
— А что без описи… тоже отбирать будут? — спросил кузнец.
— Будут. Обыскивать надо, — отвечал Николай, просматривая какие–то бумаги.
Все опять насторожились, а несколько человек юркнули на задворки…
— То разбирай, то опять собирай, прямо задергали совсем, нет на них погибели.
— Не дай бог, в голове помутится от такой жизни.
— Главное дело, врасплох захватили. Куда теперь все это денешь? Деревянное что, — пожечь еще, скажем, можно, а железо, — куда его?
— Закапывать. Слободские все закапывают. — Или в пруде топить, — сказал кто–то.
— Что утопишь, а над чем и помучаешься, — проворчал кузнец.
— А у тебя что?
— Мало ли что… ведра есть, жбаны молочные, болты от машины, половинка этого… сепаратора, что ли, чума его знает. Потом нож от жнейки.
— Это утопишь.
— А когда доставлять–то? — спросил кто–то.
— Нынче надо, — отвечал Николай, просматривая бумаги и думая о чем–то.
— Ну, где уж тут успеть?
— Небось записывать будете…
— Что записывать?
Никто не отозвался. Еще несколько человек отделилось от толпы и тоже юркнули на задворки. Остальные беспокойно посмотрели им вслед и переглянулись.
— Куда это они?
— Умные люди, знают куда, — сказал кузнец и, что–то вспомнив, сам заторопился. — Ах, черт, надо мерину корму дать, — сказал он.
Николай все о чем–то думал. Когда он оглянулся, около него стояли только человека три.
— Где ж народ–то? — спросил он.
— А черт их знает. Ну, что ж, надо по дворам идти?
— Да, надо, — сказал Николай. Но вдруг, что–то вспомнив, торопливо сказал: — Подождите маленько, у меня корова не поена, — и быстро юркнул в избу.
* * *
Минут через пять у пруда неожиданно столкнулись Николай и кузнец. Кузнец — с большими молочными жбанами из белой жести, Николай — с нанизанными на веревку гайками, петлями, подсвечниками. Кузнец присел было за куст со своими жбанами. Николай сделал такое же движение, но потом махнул рукой и сказал:
— Ну, черт ее… все равно. Только не болтай никому.
И, закинув в пруд на веревке свои гайки и подсвечники с прикрепленным к ним поплавком, стал прятать у берега конец веревки.
В это время, запыхавшись, с колесом от жнейки и какой–то мелочью, прибежал печник и, наткнувшись на кузнеца, словно обжегшись, присел было, но, увидев с другой стороны Николая, махнул рукой и, сказавши: "Не болтайте никому!" — вышел на плотину.
Еще минут через пять стал прибывать новый народ,
— Полезли!.. И все к одному месту, как черт их догадал…
Кузнец закинул свои жбаны, но они повернулись вверх горлами и никак не хотели тонуть, сколько он ни водил по пруду за веревку.
— Вот черти–то окаянные! Говорил, не утопишь. Вишь, вишь, задирают морду вверх, да шабаш. Тьфу!
Пришел Сенька с экономическими ведрами. Афоня с какой–то машинкой, которой даже все заинтересовались и, оставив на время работу, стали рассматривать ее.
— Яблоки, что ли, чистить, не разберешь, — сказал Фома, посмотрев сначала на машинку, потом на ее владельца.
Тот и сам рассматривал машинку, вертя ее в руках, как будто в первый раз увидел ее.
— А кто ее знает, — сказал он наконец, — я взял, думал ручка на веялку годится, а она и туда не подошла.
— Ну буде языки–то чесать, — сказал строго Николай, — кончай дело, да — к месту!
Все, как поденщики после сурового окрика хозяина, принялись за дело, работа вокруг пруда закипела, только слышалось:
— Куда ты накрест–то через мою веревку кидаешь, чертова голова! — кричал один.
— А ты отведи свои поплавки. Один уже весь пруд занять хочешь…
— Куда ж я их отведу, когда тут мостики, есть у тебя соображение об деле?
А жбаны кузнеца все плавали горлами вверх.
— Вот дьяволы–то навязались. Хоть сам лезь в воду и топи их, оглашенных. Вишь, носятся!
— Куда ты, черт, со своими кубышками тут! Что за наказание такое! — кричал Афоня, торопливо дергая свою веревку. — За мои зацепил!
— Ну, не дай бог, что в середке пустое, — говорили в толпе. — Это вот сейчас еще хоть время есть, а как наспех придется, так совсем замотаешься.
— Я свой граммофончик закинул, и — без хлопот, — сказал Андрюшка, потирая руки, как купец после удачной торговой операции.
— Граммофон–то хорошо, — там нутро тяжелое. А вот эти кубышки…
— Я был в слободе, когда туда обыскивать пришли, — сказал Федор, — так что там было!.. У них у всех, почесть, эти жбаны. Сыроварня там работала. Как расплылись по всему пруду, — ну, беда чистая, измучились.
— Измучаешься, — сказал Захар, переводивший свои поплавки, и крикнул на кузнеца: — Да куда тебя черти несут, ты уж и сюда припутался!
— Что ж я сделаю, когда ветром гонит. Давеча туда гнало, теперь назад, пропади они пропадом.
А с деревни, увидев народ у пруда, бежали ребятишки с кувшинами и ведрами.
— Вы куда еще, чумовые, разлетелись! — крикнули на них мужики.
— Рыбки…
— Рыбки!.. Только одни бирюльки на уме.
Ребята озадаченно остановились.
Когда кто–нибудь, размахавши на руках и сказавши "Господи, благослови", бросал далеко от берега свой груз, мальчишки с кувшинами бросались туда и останавливались в недоумении; глядя озадаченно то на воду, то на бросившего.
— Что вы суетесь под ноги! — кричали на них со всех сторон.
— Только начни какое–нибудь дело, так эта саранча и заявится.
— Утопил!.. — закричали с плотины.
Мальчишки бросились туда. Это кузнец ухитрился наконец шестом пригнуть к воде горла жбанов, и они, побулькав, пошли ко дну.
— Уморился? — спросил Федор, глядя с состраданием на него.
— Уморишься… — ответил кузнец, утирая обеими руками фартуком пот с лица, как он утирался в кузнице, когда, кончив ковать раскаленное железо, совал его опять в горн и отходил к двери.
— Ну, буде, буде! Кончай, — сказал Николай.
Когда все, мокрые, усталые, возвращались вереницей от пруда, встречные останавливались и, посмотрев на мокрых мужиков и ребятишек с кувшинами, спрашивали:
— Много поймали?
— Много… — угрюмо отвечал кузнец, — чтоб тебе так–то пришлось!
ДОМОВОЙ
Уже восьмой день по утрам и в обед по всей деревне стоял бабий крик и галдеж. Кто–то распорядился, чтобы пастух гонял стадо не на ближнее поле, как до этого, а в дальний лес. Поэтому бабы в обед должны были ходить за две версты по жаре с подойниками доить коров.
Откуда вышло такое распоряжение, было совершенно неизвестно.
— Вот дурная голова–то, ногам покою не дает, — кричали все, — целую неделю бегаем, прямо измучились, как собаки.
— Да кто это выдумал–то?
— Собака его знает. И пастух–то сам не знает. Вякнул, говорит, ктой–то. А кто — неизвестно.
И как только приходило время гнать скотину, так со всех концов кричали:
— Чтоб у него ноги отсохли, у окаянного!
— Да у кого — у него?
— А лихая его знает.
— Не гонять коров совсем, вот и все! — говорили бабы, идя сзади коров и подгоняя их по грязным от навоза бокам хворостинами. — Что это за мученье такое! А то — кто приказал, — неизвестно, зачем приказал — тоже неизвестно, а они все прут…
— А сама–то зачем идешь?..
— Что ж я одна изделаю…
На девятый день бондарь, все время молчавший, вдруг выскочил из избы и с налитыми кровью глазами закричал на свою бабу:
— Не гоняй корову!!! Я его, сукина сына, измочалю. Кто это выдумал?!
— Кто его знает, — сказал сосед, сидевший перед своей избой на завалинке; — может, Семен–плотник, у него корова недойная, ему, конечно, все равно. Он что–то с председателем намедни шел.
— Где он, черт?.. Я его сейчас отчитаю.
И бондарь, как был в фартуке и в валенках, побежал к плотнику. Тот стоял около строящегося амбара над бревном и тесал его по отмеченной мелом черте.
— Ты какого же это черта умничаешь! — крикнул бондарь. — Только об себе и думает, а об людях не надо?
Плотник воткнул топор и сел иа бревно верхом, потом высморкался в сторону, утер полой нос и только тогда поднял голову.
— Ты что? Ай лихая укусила?
— Меня–то не укусила, а вот ты распоряжения дурацкие даешь.
— Какие распоряжения?
— Какие… У тебя корова недойная?
