После нас в полк продолжало поступать пополнение. Появилась и слабо обученная военному делу молодежь. Из маршевых рот были сформированы 8-я и 9-я роты. Не стало хватать винтовок. Пулеметов во вновь образованном батальоне не было ни одного. Плохо было и с продовольствием. Кормились в основном за счет населения, расплачиваясь за еду никому не нужными бумажными «керенками». Эти деньги с миллионными цифрами выдавались целыми листами. Казначей говорил: «Сами возьмите нож и порежьте». Не поступало обмундирование, прибывшие в полк новобранцы носили то, в чем приехали. Что износилось и рвалось, чинили-штопали сами. Словом, трудностей было много, но особых жалоб и нытья не замечалось. Комиссары рассказывали про обстановку, которая сложилась в республике и на участках нашего фронта. Говорили они всегда правду, даже если правда оказывалась очень горькой, и люди понимали их, верили им, шли за ними.
Когда начались бои, пришлось писать печальные письма родным красноармейцев, погибших в борьбе за Советскую власть. Несколько таких писем отправил и в свой Сольвычегодский уезд. О погибших штаб посылал в военкоматы и официальные извещения.
В январе 1919 г. началось наше наступление, по-моему, против войск генерала Краснова. Потери увеличились. Перестрелки, отражения конных налетов на марше, овладение селами и хуторами с атаками… Наш полк в составе дивизии продвигался с боями вдоль Хопра, форсировал Дон и наступал по его правому берегу. В одной из станиц нас, группу командиров и бойцов, сфотографировал какой-то бродячий фотограф. Эту донскую фотокарточку я храню, как одну из самых памятных, потому что вскоре после ее получения меня ранило.
Наступление выглядело в целом неимоверно трудным боевым походом. Шли все время пешком, вначале по снежным проселочным дорогам, преодолевая морозную пургу и обжигающие степные ветры, а после – по весеннему чернозему, по размокшей пашне, по липнувшей к сапогам клейкой грязи. Артиллерия и обозы отставали. Все время вели усиленную разведку предстоящих маршрутов. При налетах казачьей конницы спасались дружным залповым огнем. Когда в конной лаве в один момент падала или дыбилась часть лошадей, строй рушился. Несколько метких залпов из сотни винтовок вполне заменяли пулемет. В занятых селениях мы не всегда находили еду и добрый прием. Люди страшно уставали, не высыпались, сутками не могли обогреться и обсушиться после дождя в помещениях. Одежда и обувь порвались. Среди населения свирепствовал тиф. Появились тифозные больные и в полку. Много было жертв, много было выкопано могил в донской земле. Но мы все-таки шли и шли вперед.
Случались события, которые жутко выглядели даже на войне. На одном из переходов хозчасть полка сбилась с пути и попала в хутор, занятый красновцами. Прискакал посыльный от штаба с приказом повернуть роту на выручку попавшим в беду. Мы бросились к хутору бегом, но было уже слишком поздно. Казачий отряд успел скрыться, а на хуторской площади мы нашли около пятидесяти трупов убитых, изрубленных шашками красноармейцев. Надо ли говорить, какой ненавистью к белогвардейцам кипели наши сердца, когда мы хоронили павших товарищей в большую братскую могилу? Гневные солдатские слезы у этой могилы стоили потом жизни многим врагам!
Оглядываясь сегодня на полстолетия назад, могу сказать, что воевали бойцы молодой Красной Армии доблестно, себя не жалели. По-видимому, жил в частях какой-то задорный, не поддающийся унынию и тяготам войны моральный дух. Громкая слава на нашем фронте шла о дерзкой храбрости бойцов и командиров из дивизии В. И. Киквидзе. Много разговоров в ротах было о бесстрашии коммунистов. Сидит, бывало, красноармеец у костра, рассуждает:
– Гляжу я на них, диву даюсь. Ни капли, понимаешь, не боятся за свою жизнь. Сами не отступят ни на шаг и тебе черта с два дадут отступить. Потому они, наверно, и сильнее всех – и царя, и буржуев, и мирового капитала. Всех они победят, ей-богу, победят!.. А ведь на вид, как посмотришь, такие же, как и мы грешные. Откуда в них сила такая?
Много бойцов отчаянной храбрости было и в нашем полку. Особенно славились отвагой и риском полковые разведчики, которые уходили иногда далеко вперед головных отрядов, не раз натыкались на засады и всегда во-время предупреждали командиров об угрозе столкновения с противником. Выявились свои герои и в нашей 7-й роте: Николай Малышкин и Сергей Башлычов. Их ловкость, смекалка и находчивость в боях изумляли порой и бывших фронтовиков царской армии. Башлычев однажды вышиб штыком из седла скакавшего на него во весь опор казачьего офицера с поднятой шашкой. Малышкин тоже отлично владел штыком, в рукопашных схватках не раз выручал менее проворных товарищей. Кроме того, из трофейного винтовочного обреза он метко стрелял навскидку и стоя и с колена. Командование не раз отмечало и мужество нашего земляка В. И. Чеснокова. Сергею Башлычеву не суждено было вернуться домой, он погиб в бою, когда мы подходили к Северскому Донцу. А Николай Малышкин был ранен, уволен после госпиталя в запас, и после войны мы с ним время от времени встречались как друзья.
В марте полк подошел к Северскому Донцу. По реке – ледоход, мостов нет, на противоположном берегу закрепились и стреляют по нашим позициям белые. Мы простояли перед рекой около месяца, копали – устраивали оборонительные сооружения, ждали пополнения и боеприпасов. Потом начались попытки форсирования Донца. На нашем участке саперам удалось навести легкий мост. В мае, когда вода уже спала, наши роты захватили небольшой плацдарм на правом берегу. Однако удержать этот плацдарм мы не могли, отступили под натиском превосходящих сил, а потом нас потеснили и с левого берега. Противник здесь оказался намного сильнее наших заметно обескровленных полков.
Полки дивизии пытались вернуть утраченные позиции у реки, но враги наседали. Шли упорные оборонительные бои, после которых нам все чаще приходилось отступать. В одном из таких боев, под станицей Екатерининской, я и получил ранение. Пуля, не задев кости, пробила мышцу бедра на правой ноге. В этот же день был ранен и мой родственник, командир взвода Василий Дмитриевич Теребихин. Оба оказались на перевязочном пункте. Меня принесли туда санитары, а он, зажав пробитое плечо бинтом, пришел туда сам. Раненых на пункте было много.
До госпиталя, развернутого на какой-то железнодорожной станции, нас долго везли на волах. Стояла жара, к окровавленным бинтам лезли мухи. Во дворе госпиталя увидели сидящих и лежащих на траве десятки раненых в бинтах на разных частях тела. Из здания вышел человек в военной форме и громко заявил: «Товарищи! Кто из вас может хоть немного передвигаться сам, добирайтесь попутными поездами в Царицын. Сейчас один поезд стоит у вокзала, скоро отойдет. Здесь госпиталь переполнен».
Василий обхватил меня здоровой рукой и сказал:
– Давай, Михайло, пробираться в Царицын. Тут тяжелораненых девать некуда, а у нас с тобой на двоих есть три здоровых ноги и три руки. Обойдемся!
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Прапорщик – первичное офицерское звание в царской армии, соответствует званию младшего лейтенанта Советской Армии.
2
Унтер-офицерские звания царской армии соответствуют нынешним сержантским воинским званиям.
3
Вольноопределяющиеся – добровольцы царской армии с высшим или средним образованием, несли службу на льготных условиях: свободный выход в город, освобождение от строя и др.
