Рассказы о прожитом
М. Ф. Теребихин
И. А. Шварёв
© М. Ф. Теребихин, 2016
© И. А. Шварёв, 2016
Литзапись Ю. И. Шварёв
Корректор А. И. Сергиенко
Корректор Е. Ю. Жегульская
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Предлагаю любителям мемуарных изданий воспоминания моего тестя Михаила Федоровича Теребихина 1891 года рождения и моего отца Ивана Андреевича Шварева 1900 года рождения. Оба они – простые, безвестные, как и миллионы их сверстников, представители поколения, которое прошло через опустошительную Гражданскую войну, через трудные годы социалистического строительства и еще не считалось постаревшим к началу Великой Отечественной войны.
Отец сам исписал много тетрадок, чтобы рассказать о прошлом своим детям и внукам. Мне оставалось только подправить грамматику и в некоторых местах стиль его записей.
Воспоминания тестя написаны по его рассказам, рассуждениям, пожеланиям. Увлеклись задуманной работой и просиживали с ним целые вечера. Он говорил, отвечал на вопросы, давал пояснения, а я, что успевал, записывал. Его память подкреплялась военным билетом, наградными и другими документами, старыми фотокарточками. В 1989 году Военное издательство Министерства обороны СССР готовило рассказы Михаила Федоровича к публикации, запросило для иллюстраций фотографии, но потом дело застопорилось, а в феврале 1992 г. рукопись и фотографии мне вернули «в связи с упразднением военно-мемуарной редакции». Обстановка в стране изменилась – воспоминания советских стариков стали в Москве не нужны.
Тесть не дожил до своего 100-летнего юбилея три с половиной года, похоронен в Воронеже в 1987 году. Отец прожил 78 лет, скончался в Архангельске в 1978 году.
Пусть эта книжка будет скромным памятником двум рядовым строителям и защитникам первого в мире Советского социалистического государства.
(Все мои произведения читатели могут использовать по своему усмотрению бесплатно).
Юрий Шварёв
Рассказы о прожитом
М. Ф. Теребихин
(литературная запись
Юрия Шварёва)
У меня десять внуков – школьники и взрослые. Появились и правнуки. Приезжая в гости, внуки просят: «Дедушка, расскажи еще что-нибудь о прошлой жизни». И я, что помню, рассказываю. Интерес детей и молодых людей к прошлому понятен: им хочется знать, как мы жили тогда, когда их еще и на свете не было. Вот я и подумал: а не рассказать ли и другим то, что я рассказываю своим внукам? Тем более, что муж моей дочери взялся записывать мои воспоминания.
О том, как рабочие, солдаты и крестьяне устанавливали Советскую власть и дрались за нее в годы Гражданской войны, как строили социализм и защищали Родину от фашистских захватчиков, написано много книг. Но события минувших десятилетий настолько сложны и противоречивы, что их история, мне думается, еще не скоро будет раскрыта до конца.
Моя фамилия мало кому известна. В революционные и военные годы я занимал в общем строю весьма скромное место – был обычным краскомом на фронтах и командиром запаса в мирные годы. Мой общеобразовательный кругозор не позволяет мне давать каких-либо обобщающих картин, увязывать виденное своими глазами с происходившими в стране изменениями. Я не занимался и изучением архивных документов. Весь мой архив – моя память. Годы неумолимо идут вперед, и пока мой памятный «архив» еще жив, он, возможно, кому-то и пригодится.
В царской армии
Начну свой рассказ с сентября 1915 года, когда меня призвали на военную службу. Мне было в то время 24 года.
Раньше в моей жизни ничего, представляющего для читателя интерес, пожалуй, не было. Родился в небольшой лесной деревне Христофорово Сольвычегодского уезда Вологодской губернии (теперь в Архангельской обл.). Занимался сельским хозяйством в доме родителей. За два года до империалистической войны женился на девушке Ольге, тоже крестьянке. Перед самой войной у нас родился сын Петр, а с осени 1915 г. мы уже ждали второго ребенка. При мобилизации меня не призвали, поскольку у отца других сыновей не было, и я считался единственным кормильцем в семье. Но в 15-м году царю, видимо, потребовались дополнительные ратники. Беременная жена с малышом-сыном, стареющие родители и незамужние сестры остались в деревне без меня.
Пасмурным осенним днем мы приехали на подводах в Сольвычегодск. Перед конторой воинского начальника собралось десятка четыре таких же невеселых, понуривших головы новобранцев, как и я. Плакали детишки на заляпанных грязью телегах и дрожках, всхлипывали женщины, молчаливо топтались под сыпучим мелким дождиком призванные мужики. В дверях конторы появился военный чиновник и, не выходя из-под крыши над крыльцом, сказал нам речь. Он говорил, что нас поставили под ружье для охранения веры, царя и Отечества от германских и австрийских неприятелей, которые предали Христа и служат сатане-дьяволу. После его заключительных слов: «Либо грудь в крестах, либо голова в кустах!» – провожавшие нас женщины заголосили громче детей. Нам было велено идти на пристань, куда через час-полтора должен подойти пароход.
Сколько раз после этого приходилось еще прощаться в Сольвычегодске с родными и направляться вниз по Вычегде неизвестно куда и на какой срок! И каждый раз на пароходной корме было тесно от людей, тоскливо глядящих в сторону родных мест. И городские, и деревенские, и новобранцы, и бывалые фронтовики, прикрывая редкими словами или ухарской шуткой волнение и тревогу, дымили цигарками до тех пор, пока не скрывались из глаз вначале пристань, а потом тонкая, чуть погнутая грозовой молнией игла знаменитого Строгановского собора.
Нас доставили в Котлас, а там посадили в железнодорожные теплушки и повезли в Вязьму. Это был первый мой военный маршрут и первая в жизни поездка по железной дороге. Знакомились в дороге с ополченцами, призванными из прилегающих к Котласу уездов и волостей. У многих дома остались жены с детьми.
В Вязьме всех сольвычегодских зачислили в 252-й запасной стрелковый полк. В этот полк прибыло много и других северян, уроженцев Архангелогородской, Вологодской и Вятской губерний.
Какова была служба в полку? Тяжелая была служба, особенно в первые месяцы. Мы жили в постоянном страхе перед вышестоящими чинами: не прозевать бы вскочить «во фрунт», не прогневить бы унтера выправкой, угодить бы офицеру на учении в поле, не получить бы замечания на молитве. За любую промашку новобранца ставили на час-два каменеть «под ружье».
Наше положение облегчалось тем, что полком командовал культурный и добрый человек, полковник Волчанский. Было ему в то время лет под шестьдесят. Старослужащие говорили, что он запрещает командирам грубости с нижними чинами и что даже наказывает тех, кто в обращении с подчиненными допускает рукоприкладство. Я не раз слушал его беседы с солдатами. Он рассказывал о делах на фронте, о храбрых и смекалистых героях боев, держался просто и непринужденно, при случае мог и пошутить, вспомнить что-нибудь смешное из полковой жизни.
Полной противоположностью сдержанному и пожилому Волчанскому был его молодой заместитель подполковник Малышкин, как будто и назначенный на должность для того, чтобы создать в полку некое равновесие между добром и злом. Этот был, что называется, собака собакой. Не один новобранец познал на себе крепость его кулака, хотя официально всякие телесные наказания в армии царь запретил еще в 1904 году. Жаловаться на Малышкина командиру полка никто не смел.
Не лучше Малышкина был и командир нашей роты, красавец лицом и фигурой поручик Ольхин. Он казался мне чуть ли не сумасшедшим. Мы не слыхади от него ни одной фразы без матерщины и грубой ругани. На занятия он приходил с кожаной плеткой на коротком, изукрашенном резьбой черенке. Замешкаешься, допустишь неловкость при выполнении команды – бьет, вроде как играючи с тобой, по рукам, по ногам, по спине. Поручику подражали и некоторые унтер-офицеры. Особенно ненавистен нам был один командир отделения, которого Ольхин обычно ставил у чучела при обучении штыковому бою. Этот человек с натурой садиста вместо того, чтобы тренировать нас нападению и защите, наносил обучаемым такие неожиданные и коварные удары, которые мог отразить только опытный боец. Наши синяки, ссадины, ушибы от его деревянного «штыка» вызывали у унтера радостный гогот. Улыбался и довольный Ольхин. Изувера отстранили от занятий только после того, как он выбил глаз одному молодому солдату.
От напряжения и страха мы избавлялись только в короткие часы послеобеденного и вечернего отдыха, во время чистки оружия да на хозяйственных работах. Тут наши души словно пробуждались. Были и шутки-прибаутки, и веселые сказки-бывальщины, и смех, и песни. Молодость есть молодость, ее не приглушишь ни бранью, ни плеткой.
