имеющагося островка среди устья и легли на румб SOtO в двенадцатом часу в исходе…»
Это было все, что юноша сумел выжать из пера. Писать не хотелось. Он прочел вслух последнюю запись и протянул журнал Чирикову.
— Добавлять что полагаете, Алексей Ильич?
Лейтенант, не отвечая, рылся в тетрадях и книгах, найденных иеромонахом среди пожитков Лужина. Не зная грамоты, отец Илларион удовольствовался тем, что взял себе деньги, перстень и крест, а все остальное раздал служителям. Тетради и книги он подарил Чирикову. Занятый подготовкой к вояжу, лейтенант не прикасался к ним до выхода из Охотска и только теперь на досуге занялся разбором бумаг умершего геодезиста. В походной библиотечке Лужина оказалось немало книг, знакомых лейтенанту с юношеских лет, когда он был воспитанником Морской Академии: «География генеральная», «История об Александре Российском дворянине», оба тома «Арифметики» Леонтия Магницкого, «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению», «О должности человека и гражданина», «Трактат по механике». Тощая тетрадка в голубом сафьяновом переплете привлекла внимание Чирикова своим нарядным видом. Лейтенант раскрыл ее и тотчас впился в титульный лист. На нем было выведено четким почерком:
«Юрнал бытности в секретном вояже, предпринятом по велению Г-на Адмирала, Е. И. В. Петра Великаго, а лето 719–722 годы, штилизованный[30] мною, Федором Лужиным».
— Алексей Ильич, — протянул задетый невниманием лейтенанта Чаплин, — не осудите, что смел помешать вам. Удаляюсь балясы точить с мореходами. Буде случится нужда в чем, зовите.
Целиком поглощенный созерцанием неожиданной находки, Чириков не расслышал ни слова из того, что говорил мичман. Мысли взволнованного лейтенанта витали вдалеке. Тайна вояжа двух геодезистов, которую никто не разгадал в течение восьми лет, хранилась в тетради, раскрытой на столике. Должно быть, Лужин не успел уничтожить тетрадь перед смертью и, надеясь на молчание иеромонаха, завещал ему свои пожитки. Неграмотность отца Иллариона сыграла роль слепого случая: благодаря ей Чириков был на пороге тайны, унесенной в могилу царем-адмиралом и геодезистами.
Она интриговала каждого, кто слышал о трехлетней поездке Лужина и Евреинова на край света, к Восточному океану. Лейтенант не забыл торопливых сборов одноклассника по Морской Академии и несчастливого соперника в любви к Феничке Окляевой, дочери прославленного адмиралтейц-мастера, с коим лишь Петр тягался в искусстве строить стопушечные корабли. Утром геодезисты были затребованы из класса к царю, а на следующий день укатили из Санкт-Питербурха. «Твой талан[31], Алеша, — мрачно сказал Лужин на прощанье, предчувствуя, что запоздает и попадет на крестины. — Кабы не воля государева ехать, куда указано, — то не преуспеть тебе». Чириков порозовел, но смолчал, ибо давно владел сердцем дочери Федосея Скляева.
Внезапный отъезд Лужина и Евреинова вызвал немало толков в столице. Моряки и вельможи посудачили в Адмиралтействе, на ассамблеях, попытались выведать секрет у Апраксина, но ничего не добились. Генерал-адмирал, прикладывая руку к груди, клятвенно уверял, что геодезисты посланы Петром в уважение к просьбам философа Лейбница и Парижской Академии ради известия об Анианском проливе между Азией и Америкой. Столичные хитрецы в ответ сочиняли всевозможные небылицы, пока время не заставило заняться другими делами. Иные новости заинтересовали Санкт-Питербурх: долгожданный Ништадтский мир после двадцати одного года войны со шведами, помыслы Петра о пути в Индию через Каспий, приготовления к персидскому походу. Третье лето пропадали без вести геодезисты. Чириков тем временем закончил курс в Академии, пробыл две навигации на кораблях Балтийского флота и по ходатайству профессоров вернулся в классы учителем нового набора геодезистов. Ветераны петровского флота пророчили юному унтер-лейтенанту карьеру моряка-ученого. Федосей Скляев без колебаний выдал за него Феничку. Свадьбу сыграли на берегу Невы, в тесной Исакиевской церкви, в присутствии царя, генерал-адмирала и прочих флагманов. Спустя неделю Петр отправился вниз по Волге в персидский поход и на сутки задержался в Казани. Там, на исходе третьего года, предстали перед царем заросшие дорожной грязью геодезисты. Денно и нощно, подряд восемь месяцев, загоняя лошадей, скакали к нему с берегов Восточного океана, чтобы рассказать обо всем, зачем ездили на край света.
Возвращение их прошло почти не замеченным: страна жила персидским походом. Впрочем моряки дознались, что царь объявил благодарность посланцам: значит, они успешно выполнили его поручение. Расспрашивать геодезистов было бесполезно: они отшучивались или молчали. Евреинов уехал на побывку в Москву и вскоре погиб; Лужин опять поступил в Академию и находился в ней до назначения в экспедицию Беринга.
Текст инструкции, зачитанный царем на прощальной аудиенции, несказанно поразил Чирикова. Петр возлагал на экспедицию задачи, порученные ранее геодезистам. Гордясь доверием, польщенный негаданным повышением прежде срока в чин лейтенанта, Чириков не преминул подивиться тому, что вновь надлежало искать пролив между материками. За что же получили благодарность геодезисты?.. Он поделился своим недоумением с Берингом. Капитан одобрительно посмотрел на него: ему понравилась рассудительность помощника. По словам Беринга, царь посылал Лужина и Евреинова проведать путь к островам сокровищ на Восточном океане. Воспитанный, подобно всем западноевропейским мореплавателям той эпохи, на традициях космографии, капитан был убежден в существовании таких островов и заранее радовался возможности испытать фортуну. Чириков скептически отнесся к рассказу командующего, ибо принадлежал к молодому поколению моряков, которое стояло на голову выше своих учителей. Оно брало от космографии все пригодное и отбрасывало то, что составляло удел досужей фантазии. Здравый смысл человека, свободного от предрассудков, подсказывал лейтенанту уверенность в нелепости собранных в космографии слухов о черве, рождающем золотой песок, об островах из драгоценных камней. Он честно высказал капитану свои мысли. Беринг усмехнулся и порекомендовал расспросить геодезиста. Лейтенант так и поступил, но Лужин упорно отмалчивался, пока не замолчал навсегда, сраженный цынгой и голодом на перевале у Юдомского Креста. Тайна вояжа осталась неразгаданной. Кто помышлял, что она затерялась в пожитках, завещанных пьянчужке иеромонаху?
Дневник начинался рассказом о вызове геодезистов в царский домик на берегу Невы:
«… О душевным трепетом переступили мы порожек государева кабинета. Господин генерал-адмирал Апраксин сидел в кресле за круглым столом, а государь, прислонясь к конторке, показывал генерал-адмиралу лекальную бумагу.[32] На оной приметил я план новаго корабля, штилизованный, надо полагать, самим, государем, который зело искусен в корабельном деле и спорит в сем с иноземными и нашими ботовых дел мастерами. На столе, яко жезлы нептуновы в три зуба, стояли шандалы[33], меж ними великий земной глобус. Огарки свеч в шандалах еще курились: должно быть государь бодрствовал во всю ночь напролет.
Подозвав нас к себе и поглядев в глаза, он молвил с приветною улыбкою:
— Здорово, птенцы мои. Хочу препоручить вам дело достойное. Но прежде, нежели
