соблазнять Беринга богатством Курильских островов и всячески упрашивал зачислить его в экспедицию.
Капитан с любопытством выслушал монаха, рассмотрел принесенную им карту и поинтересовался причиной, побудившей его принять монашество.
Козыревский замялся и нехотя сказал:
— Присланный на место убиенных прикащиков Петриловский вымучил пожитки, привезенныя мною с тех островов, да грозился повесить. Избавлен от смерти я тем, что пострижен.
— Господин капитан, — посоветовал Чириков. — Гоните прочь сего пройдоху. Его б давно и священства и монашества обнажить[50] надлежало, да в цепях держать за воровство, а не в экспедицию писать.
Монах, сверкнув очами, кинул на лейтенанта взгляд бессильной ненависти.
— Инструкция велит нам иное проведать, — мягко отказал Беринг. — Посему не берусь вашу просьбу уважить, отец Игнатий. Путь наш к Анианскому проливу, отнюдь не к Нипонскому государству.
Козыревский усмехнулся и, поклонясь, пожелал капитану счастливого плавания. Он не верил ни единому слову Беринга, ибо точно так утверждали шестью годами ранее геодезисты, между тем их вояж не имел никакого отношения к поискам Анианского пролива.
Усмехнулся и Чириков, прочтя ответ Евреинова монаху и последующую запись Лужина:
«…Мая 22 дни пошли в путь свой из Большой реки, взяв мореходом Мошкова, кормщика Березина, плотника Федорова, матроза Яковлева и матроза Андрея Буша. Всей команды пятеро человек, да нас двое. Выйдя в море, объявили мореходу курс на полдень. Мошков, упрямствуя, кричал, что Анианский пролив искать надобно не в той стороне, а плывя на норд, и грозился принесть жалобу воеводе. Его лай надоел нам, и мы ткнули ему в нос инструкцию государеву: «ехать до Камчатки и далее, куда указано», а куда, то ему, Кондрату, знать не к чему. Мошков смирился. Тогда, поставив парусы, пошли к островам Курильским.
К ночи пал туман великий, а поутру непогода нагрянула и валы невиданной доселе вышины, свет заслоняя, терзали лодию, яко хотели. Сие повергло всех нас в страх, ибо от Камчатского кюста[51] удалились изрядно с помощью куранта[52], подобного реке, бегущей с крутизны. Островы двое, где приставал монах с казаками, також позади лежали, и не было мочи возвратиться к ним под защиту. Убрав парусы, дабы не унесло их в море, вручили себя воле божьей, не малую муку претерпев от сырости и от стужи. Во всю седьмицу не обсушились и почти не сомкнули очей, оберегая государев инструмент — градшток, ноктурнал и квадрант с часами.
Непогода улеглась, когда склонением[53] пригнало нас к третьему острову. Подойдя к нему, увидали безлюдье и скудость природы: токмо выкидной лес, а выше на склонах малый сосняк средь камней и орловые гнезда. Вершины на острову не приметили за облаками, ее окружающими.
Проплыв далее, в исходе мая прибыли к шестому острову. Обошли кругом его в искании безопасной гавани; оную обрели на полуденной стороне, где и строения имеются. Насилу подгребли, лавируя средь морской травы, которая наипаче удобна морскому зверю, во множестве здесь обретающемуся: морские львы длиною в полторы сажен и весом в сорок пуд, морские коты в половину льва, морские бобры малые и тюлени.
Остров высок, из гор черных, где преизрядно сосняку, листвяку и ельнику, також произрастает гишпанский тростник.
Наказали мореходу и служителям лечь на якорь и не отлучаться с лодии, а сами на сушу сошли, встреченные тамошними жителями, схожими с теми, про коих монах сказывал. Островныя люди с камчатских инородцев ростом, сложения крепкаго, волосом черны, телом мохнаты, носят бороды окладистыя до пупа. Имеют луки и стрелы орловы, напоенныя ядовитым зельем из корня желтаго, в изобилии растущего меж камнями.
Нраву приветнаго, что нам испытать и довелось. Старый мохнач, почитаемый протчими за главнаго, рукою поманил нас и молвил на своем языке, а что говорил, то мы без толмача понять не сумели. Видя, что неприязнь нам не чинят, пошли с мохначами к домам их, подобным юртам якутским, строеным из выкиднаго лесу, который приносит морем. В тех юртах приметили железныя домовы потребности — котлы, сабли, ножи, посуду. Бабы островныя також мохнаты, наряжены, в платья крапивныя и шолковыя, в ушах серебряный кольцы, а сами пригожи собою. Угощали нас рыбою всякою, кореньями, да ягодами.
Были на шестом острову два дни.
Раздобыв, что надобно, возвратились на лодию и пошли в Камчатку, но не успев удалиться в море, попали в беду. Жестокий ветер поднял водяныя кручи. Лодию вертело, яко щепу в омуте. С трудом легли на якорь, молясь, чтоб не привалиться к скалам. В третий день непогодою изорвало парус и якорный канат и повлекло нас в море, пока чрез седьмицу не принесло на вид дымящей горы. Подойдя к ней, признали остров Пурумушир. Мореход и служители просили позволения пристать к острову для искания питьевой воды и провианту, ибо непогода лишила нас припасов, и два дни росинки, ни крохи во рту не имели. Заместо якоря кинули малую пушку и наковальню и тем держались на месте, пока матрозы искали воду и промышляли нерпу и рыбу. Токмо беда не разлучалась с нами. Когда поднимали пушку с наковальнею из моря, канат лопнул, ветер и курант подхватили лодию и понесли, куда глаза глядят. Обессилев, блуждали мы в море до исхода июня с негодными парусы и сартами[54] среди тумана и сувоя[55] и зело удивительно, что живы остались. Служители впали в уныние, а Мошков колдовством занялся по обычаю мохнатых островитян и деревянные части в море кидал, прося Нептуна не лишать живота.
В исходе июня прибыли в Большую реку. Стали против острогу и, готовясь в обратный путь чрез Ламу, приступили к ремонту. Мотков сделал из лесу два якоря и оковал их сковородами железными. Матрозы чинили парусы и прочил снасти, а мы разбирали жалобу, принесенную казаками на прикащика Алексея Шестакова. Оный пройдоха, не успев прибыть в Камчатку, занялся во вред государю чащинами и вымучиванием пожитков у служилых. В том убедясь самолично, схватили вора, отписали ворованное в государеву казну, а самаго Шестакова, отрешив от службы, увезли в железных поручнях и поножнях. Прихватили с собой и монаха, дабы впредь народ не смущал.
Июля 12 дни пошли в море из реки Большой и в исходе того ж июля месяцы благополучно пригребли в реку Охоту к острогу.
Чертеж монахов исправили, написав ландкарту с шестью островы для государя…»
Чириков призадумался. Неужто геодезисты совершили вояж только для того, чтобы составить карту Курильской гряды, более точную, чем предыдущие чертежи. Правда, плавание Евреинова и Лужина принесло немалую пользу: они подтвердили рассказы о существовании архипелага между
