за веник — я бежать.
— Ты и летела,— вмешался Женька,— быстрее звука. Я слышу, наверху кто-то верещит: «Мамочка!» — гляжу, а ты уже чуть не на другой берег вылетела. Как ракета!
— А что, такие пояса уже придумали,— сказал Ромка.— Папа в журнале читал... На поясе ракеты приделаны, маленькие, вроде гранат. Нажал кнопку — тах-тах-тах! Ракеты заработали — и лети куда хочешь. Когда-нибудь у всех такие пояса будут.
— Вот бы иметь такой пояс! — вдохновился Женька.— Мать с веником погонится, а ты кнопочку— пум! Ракеты — тах-тах-тах! «Мамочка, больше не буду!»
— А у матерей тоже будут пояса,— возразил Ромка.
— Да,— почесал Женька затылок.— Дело плохо. Нажмёт кнопку и — тах-тах-тах! Ты на Камчатку — она за тобой, ты в Америку—она следом. Где-нибудь над Тихим океаном догонит и отхлещет веником.
— Да ну тебя! — Нюся всхлипнула уже не от слёз, а от смеха.
Пора было домой, делать уроки.
— Надейка, идём к нам сегодня заниматься,— попросила Нюся.— При тебе она не будет...
Ваня попался девочкам у калитки с тёмной бутылкой в авоське.
— За маслом в магазин иду,— пояснил он.— Ты, Нюська, зря так рано вернулась.
— А, ладно...— Нюся махнула рукой.
С Нгосиной матерью подружки столкнулись в сенях. В одной руке у неё был веник, в другой — совок с осколками. Она ничего не сказала, и девочки проскользнули в избу.
Мать и дочь были очень похожи друг на друга: и глаза одинаковые, голубые, у Нюси, правда, посинее, и носы вздёрнутые, и волосы у обеих белёсые, выбивающиеся прядями. Только вместо ямочек у Нюси-ной мамы на щеках морщинки.
— Бутыль-то полнёхонька была, трёхлитровая,— жаловалась мать Бадейке как большой.— Руки что навязанные, не держат ничего. У-у, растяпа! — замахнулась она на дочь.—Всю ночь снилось, что голубицу собираю. Вот и расстройство...
Нюся украдкой подмигнула: если мать начала рассказывать, что во сне видела,— значит, опасность миновала.
— А косы у тебя хорошие, Надеюшка,— неожиданно сказала Нюсипа мать.— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
Девочки прошли за ситцевую цветастую занавеску и уселись за стол, покрытый блестящей голубой клеёнкой. Тотчас занавеска заколыхалась, и к столу стали подходить и подползать маленькие Стрижа-та — все одинаковые, с белыми чёлками и синими глазами.
— Мама, забери их! — крикнула Нюся.— Мы заниматься будем.
— Сейчас я тебе что-то покажу,— зашептала Нюся, когда мать утащила последнего упиравшегося Стрижонка.— Но ты никому, ладно? Это я только тебе, потому что ты моя самая лучшая подруга!
Нюся открыла спичечную коробочку, и на голубую клеёнку выкатилась серебристая бусинка.
Тинк... Тинк... Тинк... Нежный, чуть слышный перезвон зазвучал в углу с ситцевой цветастой занавеской, с мокрым оттаявшим окном... Впрочем, может, это с фитилька, протянутого но подоконнику, стекала талая вода и капала в подвешенную на верёвочке стеклянную банку.
Тинк... Тинк... Тинк...
Бусинка светилась, словно внутри горела крохотная лампочка. Много раз Надейка любовалась единственным Нюсиным сокровищем и не могла налюбоваться: чудесен и таинствен был этот серебристый шарик. Он не был простой бусинкой, сделанной на фабрике, он сам вырос в раковине на дне глубокой и быстрой реки и назывался жемчугом.
Тинк... Тинк... Тинк...
Кто знает, сколько раковин достал Ваня Стриж-ко, Нюсин брат, со дна быстрого, холодного Тура? Десять тысяч? Больше? И только в одной раковине нашёл он жемчужину для своей сестры. А Ваня мечтал найти сорок, пятьдесят жемчужин. Чтобы у Ню-си было настоящее жемчужное ожерелье. Говорили, что Мирошник знает такое место, где жемчуг хоть граблями греби, будто бы он однажды отвёз в город, в Ювелирторг, целый мешочек жемчуга и получил большие деньги. А Ваня нырял, нырял и граблями по дну грёб — так тоже ракушку достают,— всё никак... Одна-единственная жемчужина. Утешало лишь то, что за перламутровую ракушку хорошо платил заготпункт. Школьную форму для Вани и Нюси мать нынче справила на ракушку.
Тинк... Тинк... Тинк... Жемчужина лежала на голубой клеёнке, излучая серебристое сияние. Ыюся взяла её и стала катать в ладонях, приговаривая:
— Жемчужина, жемчужина, сделай так, чтоб я и сегодня хорошо все задания выполнила!
Надейка с изумлением смотрела на подругу:
— Нюся, ты чего?
— Только, чур, никому...— Нюся положила жемчужину на стол осторожно, чтобы не покатилась.— Я лучше стала писать?
— Лучше. И Тамара Константиновна тоже говорит...
— Это всё она...
— Тамара Константиновна?
— Нет, жемчужина. Она колдовская.
— Вот выдумала! — засмеялась Надейка.
— Ничего не выдумала!—Глаза у Нюси были большие, круглые.— Вот помнишь, когда с «зелёными собаками»?.. Я пришла домой и думаю: почему у меня ничего не получается? А тут жемчужина под руку попалась. Я ей говорю: «Жемчужина, жемчужина, хоть бы ты мне помогла...» Села писать, и вдруг у меня всё так хорошо получилось. Ни одной ошибки. Теперь я всегда, как сажусь уроки делать, так прошу: «Жемчужина, жемчужина...»
— Нюся, ты и вправду? Это же колдовство какое-то...
— А что? Помогает ведь. Жаль, что я сразу не додумалась. Я бы и в тех четвертях хорошо училась.
— Вот ещё! — смеялась Надейка.— Это Тамара Константиновна с тобой сидит всё время, ты и стала учиться лучше.
Нюся была выдумщица. То стёклышко цветное найдёт и объявит, что оно волшебное: посмотришь в него и что хочешь увидишь: Хабаровск, Москву, Ленинград. Нужно только слово особое знать. Н ходит целый день, бормочет что-то про себя, вроде «колды-молды», «курды-бурды». Скажет и посмотрит в стёклышко, не видать ли какого-нибудь города, может, нашлось именно то самое колдовское слово.
А то другое придумает: по дороге в школу не ступать на землю, чтоб ум из головы в землю не уходил. И вот прыгает с камешка на камешек, со щеночки на какой-нибудь листок, цепляется за заборы, переставляя ноги по перекладинам.
Надейка смотрит на неё, смеётся, а потом ей вдруг и самой захочется ни разу не ступить на землю, тут и Ромка с Женькой вступят в игру. Уже и забыли, что это Нюсино «колдовство», прыгают с камня па пенёк, хватаются за заборы, собаки лают, хозяйки грозятся, а ребятам весело.
Когда сделали все уроки и Надейка засобиралась домой, Нюся сказала:
— Если хочешь, задумай какое-нибудь желание. Попросим жемчужину. Хочешь, она сделает
