— Никак нет, государыня!
— О, это поучительная история. А вам советую, Григорий Александрович, покороче познакомиться с Серебряковым; его судьба, правда, поучительна.
«Прощай все надежды, все мечты… Каким же я дураком очутился перед этим офицеришкой. Я же должен помогать ему жениться на княжне?!. Мало того, государыня советует мне с ним подружиться… Мне с Серебряковым?.. Хм!..
Может, я должен быть шафером на его свадьбе с княжной?.. Нет, черт возьми, этой свадьбе не бывать!.. Без боя ему не уступлю княжну… Безумствую я! Я раб страстей!.. Какое право я имею на княжну?..»
Таким размышлениям предавался вернувшийся из дворца Потемкин, быстро расхаживая по своему кабинету.
Его размышления были прерваны дворецким, доложившим о приходе какого-то «неизвестного человека».
— Кто еще там?.. Я никого сегодня не принимаю… Что не сказал ему про то, старый чурбан?..
— Говорил я, ваше превосходительство. Да никакого резона не принимает… Прет, ровно в свою квартиру, право-с.
— Этот наглец о двух головах, что ли? Как он смеет!.. Где он?..
— В приемной, ваше превосходительство!..
— Хорошо, я сейчас выйду. Пусть подождет!..
— Слушаю, ваше превосходительство!..
Старик дворецкий удалился.
— Кто бы это был?.. Кто смеет напролом лезть ко мне?.. А если это Мишка Волков… Да нет, быть не может. Поди, его давно уже в живых нет. А если это он, о, как бы я рад был его приходу! Вот кто бы меня избавил от соперника. Какие мысли, какая подлость! Однако, пойти взглянуть, и, если я не ошибся, то… то злая судьба и на этот раз не жалеет несчастного Серебрякова!.. — вслух проговорив эти слова, Потемкин быстро направился в приемную.
Был зимний вечер, и в приемной царил полумрак. Огромная лампа под абажуром на мраморном пьедестале слабо освещала роскошную приемную всесильного фаворита императрицы.
— Кто вы и что вам надо? — входя в приемную, гневно крикнул Григорий Александрович желающему его видеть, который с большим вниманием рассматривал картину аллегорического содержания, находившуюся в приемной.
Незнакомец повернулся к Потемкину.
Это был здоровый, коренастый человек, с окладистой черной бородой, в которой серебрился уже белый волос. На незнакомце был надет не хо какой-то балахон, не то плащ. В руках он держал поярковую шляпу с широкими краями.
— Ты, вы?..
— Мишка Волков. К вашим услугам, ваше превосходительство, — перебивая Потемкина, насмешливо раскланиваясь, проговорил незнакомец.
— Ты жив еще!
— Ты видишь, старый дружище, ваше превосходительство!
— Следуй за мной…
— Куда?
— В мой кабинет!
— То-то… А я думал не в крепость ли, или в тюрьму…
— О, будь покоен, туда не попадешь. Вовремя пожаловал!
— Ну, иль службишка моя понадобилась твоему превосходительству?
— Идем в кабинет…
— Ну, вот так, Мишка Волков, и он в честь попал… В кабинет приглашает… да кто?., сам Григорий Александрович Потемкин… Теперь с нашим братом не шути! — насмешливо говорил Волков, идя с Потемкиным через ряд роскошно обставленных комнат.
II
— Прежде всего скажи, Волков, что есть ты за человек? — вводя гостя в свой роскошный кабинет и показывая ему на стул, проговорил Потемкин.
— Такой же, как и ты, ваше превосходительство, созданный по образу и подобию Божию, — разваливаясь на стуле и принимая самую непринужденную позу, ответил Волков.
— Ну, это ты оставь! Неужели ты думаешь, что в тебе есть Божие подобие?
— А то как же? Я такой же человек, как и все!
— Ну, пожалуй, и не такой. Ты или колдун, или, сам дьявол!
— Ишь куда хватил, ваше превосходительство.
— Да, да. Я только подумал о черном греховном деле, а ты уж тут как тут. Из сего я и заключаю, что ты знаешься с самим сатаною.
— Нет, такой чести я еще не удостоился и с его мрачностью незнаком.
— Если незнаком, то по своим действиям и делам скоро с ним познакомишься в аду.
— Может быть. Хотя я с сатаною и незнаком, а обладаю дьявольским нюхом и заранее знаю, зачем я тебе понадобился, ваше превосходительство.
— Неужели знаешь?
— Знаю. Хочешь скажу?
— Говори.
— Страстишка в твоем генеральском сердце не погасла к красавице княжне. Спишь и видишь, как бы добиться взаимности. И так, и эдак подъезжаешь к княжне. Но между тобой и княжной стоит молодой гвардейский офицер, которого ты убрал было в крепость, чтобы не мешал тебе. Помнишь, ваше превосходительство, когда-то точно так же на твоей дороге стоял князь Голицын, но я за известную мзду убарл с твоей дороги красавца князя.
— Молчать! Не смей мне напоминать о князе, — меняясь в лице, воскликнул Потемкин.
— Что, или не любишь?
— О, этот ужасный день, когда благородный князь Петр Михайлович пал от твоей руки, убийца, я никогда не забуду.
— А ты, Гриша, брось со мной считаться. Есть начнем считаться, то ведь и ты не прав, и у тебя руки не чисты.
— Довольно об этом.
— Слушаю, ваше превосходительство.
При этих словах Михайло Волков встал и представил карикатурно, как отдают воинскую честь рядовые начальству.
— Оставь балаганить, Волков, и скажи, как ты узнал, как проведал про моего соперника?
— Которого ты упрятал в крепость и которого приказано тебе выпустить на волю?
— Как, ты и про это знаешь? — удивился Потемкин.
— Знаю, Гриша. Ведь ты называешь меня колдуном, я такой и есть.
— Даже больше. Ты дьявол.
— Пускай так. Сколько же дашь ты мне за то, если я отправлю к праотцам красавца офицерика, возлюбленного княжны Полянской и твоего соперника? — спокойно спросил у Потемкина Михайло Волков, набивая из кисета табаком трубку и закуривая ее.
— Кто говорит тебе об убийстве? Я… я не хочу смерти этого офицера. Понимаешь — не хочу!
— Точно так же, как ты не хотел и смерти князя Голицына, — насмешливо промолвил Волков.
— Я, кажется, запретил тебе о том мне напоминать.
— Разве?.. Прости, брат Гриша, забыл.
— Послушай, Волков, оставь со мной такой тон… и не смей меня так называть. Я не допускаю фамильярностей. Помни — я не прежний Потемкин, которого тебе легко было запугать. Еще даю совет запомнить, что мне легко стереть тебя с лица земли… легче того, как ты думаешь.
— Ну, это, ваше превосходительство, оставь! Если я тебя не запугаю, то ты и подавно меня не запугаешь. Ты, чай, знаешь, Мишуха Волков и самого сатаны не побоится. А ты, мол, лучше говори, что дашь за работу.
— За какую работу?
— А с офицериком, твоим соперником, ведь мне придется поработать, — невозмутимо проговорил Волков.
— Я уже сказал тебе, что я убийства не допускаю.
— Да слышал…
— Ты должен взять его, увезти хоть на край света, но, повторяю, не убивать!
— Это будет ведь много дороже и для меня много хлопотливее.
— За деньгами я не постою, и за твои, как ты говоришь, хлопоты получишь от меня много денег.
— А сколько, сколько? — спросил Волков.
— Назначь сам, — ответил Потемкин.
— А ты торговаться зачнешь. Знаю я тебя, ваше превосходительство.
— Ты забываешься, я не торгаш!
— Хоть и не торгаш, а деньгу любишь.
— Довольно, мне прискучило слушать твои глупые остроты.
— Слушаю, ваше превосходительство!
— Скажи, как думаешь поступить с офицером Серебряковым?
— Прежде надо повидать его, узнать, что это за птица, и высоко ли он летает.
— Ну? Это ты узнаешь, а потом? — спросил у Волкова Потемкин, чуть не с презрением посматривая на него.
— Самое бы лучшее отправить его к…
— Я, кажется, тебе сказал, что не желаю его смерти.
— Я ведь благородным манером: придрался бы к офицеру, вызвал его на дуэль и убил бы… и вся недолга.
— Этого не будет. Понимаешь, я не хочу. Выбери что-нибудь другое!
— Надо подумать.
— Хорошо, подумай и завтра приходи сказать, что удумал. А теперь ступай!
— А денег разве мне, ваше превосходительство, не дашь?
— За что?
— В виде задатка.
— Возьми, тут пятьдесят червонцев, — Потемкин чуть не в лицо Волкову бросил деньги.
Тот ловко, на лету, подхватил бархатный мешочек с золотом и опустил его в свой карман, комически проговорив:
— Мерси вашему превосходительству.
— Смотри не загуляй с деньгами, а завтра непременно будь у меня. Не думай скрыться, на дне морском отыщу, — погрозил Волкову всесильный Потемкин и дал ему знак, что аудиенция кончена и он может уйти.
Потемкину теперь не страшен был Михайло Волков — ему, всесильному фавориту, ничего не значило «уничтожить, стереть с лица земли» убийцу князя Петра Михайловича Голицына; и если бы Волков стал говорить, что совершить это преступление его подкупил Потемкин, то его словам никто бы не поверил и его заставили бы замолчать.
