— Да, но с условием…
— С каким же?..
— Сейчас скажу: вы навсегда, понимаете ли, навсегда откажетесь от своих прав на княжну Наталью Платоновну Полянскую! — делая ударение на этих словах, Потемкин не спускал своего проницательного взгляда с Серебрякова.
Эти слова поразили Серебрякова. Он не знал, что на них отвечать.
— Что же вы молчите?..
— Я… не знаю… не понимаю, про что вы говорите, генерал, — разве я имею эти права на княжну, она вольна располагать своею судьбой… — наконец выговорил Серебряков.
— Да, совершенно верно, княжна вольна располагать своей судьбой, но мне нужен ваш отказ от ее руки!..
— Вот как, даже нужен… Смею спросить у вас, генерал, зачем?
— Не все ли вам равно зачем?
— Ну нет, ваше превосходительство, не все равно… Я люблю княжну.
— Вот как, любите, и теперь даже любите?.. — в словах Потемкина слышна была насмешка.
— Да, и теперь люблю!
— Может, эта любовь и довела вас до каземата крепости?..
— Вы сказали, генерал, правду… Много различного несчастия доставила мне эта любовь…
— Так откажитесь!
— От чего отказаться?
— От любви… от любви к княжне.
— Никогда!..
— Придется, милейший, придется…
— Повторяю, никогда! — твердым и решительным голосом проговорил Серебряков.
— Но ведь тогда вам придется сидеть в этом каземате!..
— Что же, стану пить чашу своего несчастья до дна, но никогда не разлюблю княжну!
— Послушайте, милейший, вы меня не поняли…
— Нет, ваше превосходительство, я вас понял, а вот вы, верно, не поняли или не хотите понять, что, предлагая мне такую сделку, говорите и делаете подлость!..
— Не забывайтесь, господин офицер! Вы говорите с генералом Потемкиным, которому ничего не стоит стереть вас с лица земли!..
— О, это вы можете сделать, ведь я уже теперь полумертвец, и этот каземат — тот же гроб.
— Вам дают случай выйти из гроба, вы не хотите!
— Я не хочу, генерал, постыдной сделки!..
— Я вам должен повторить, господин Серебряков, если вы не откажетесь от княжны, т. е. не напишете записку или письмо, в котором скажете, что разлюбили княжну и предоставляете ей право располагать судьбою, как она хочет, то навсегда останетесь в этом каземате. Даю вам на размышление три дня. Через три дня я приду к вам опять… Подумайте, свобода, полная свобода, служба, карьера — или каземат!.. Прощайте!..
Быстро проговорив эти слова, Потемкин вышел из каземата.
Бедняга Серебряков готовил ему громовой ответ, но говорить его уже было некому.
Он только послал проклятие вслед уходившему Потемкину.
Мы уже знаем, что князь Платон Алексеевич Полянский покинул Москву и приехал в ненавистный ему Петербург исключительно только затем, чтобы доказать невиновность гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
По приезде в Петербург он стал усердно хлопотать и «обивать пороги» у разных высокопоставленных лиц, прося их «вступиться» за правое дело и оправдать невинного человека.
Принимая такое сердечное участие в деле Серебрякова, князь Полянский очутился сам в довольно неловком положении. Ему приходилось или умалчивать о том, за что он лишил свободы Серебрякова и держал его под замком в своей усадьбе, или же выдумывать какие-нибудь другие поводы.
Князь Платон Алексеевич старался только уверить, что Серебряков не мог быть изменником и не мог находиться на службе у Пугачева.
Разумеется, его выслушивали, соглашались с ним, но в то же время и требовали более веских доказательств невиновности Серебрякова.
Кроме того, Серебрякова обвиняли в ослушании воли императрицы и утайке ее письма, адресованного графу Румянцеву-Задунайскому.
Тут уже князь Платон Алексеевич должен был молчать или говорить правду, то есть обвинить себя и сказать, почему Серебряков не мог своевременно доставить письмо государыни.
Князь Полянский, сколько возможно, старался скрыть причину, заставившую его лишить свободы Серебрякова.
Все его ходатайства в пользу Серебрякова оканчивались ничем.
Государыня сильно прогневалась на Серебрякова, поэтому просить за него было неудобно, да и государыня не приняла бы никаких оправданий.
Тогда князь Платон Алексеевич волей-неволей должен было обратиться с просьбой к фавориту императрицы — всесильному Потемкину.
Тщеславный и самолюбивый Потемкин несказанно обрадовался, когда родовитый князь и притом отец княжны Наташи обратился к нему с просьбою.
— Все, что зависит от меня, князь, конечно, будет сделано в пользу того офицера, за которого вы ходатайствуете… Из моего глубокого уважения к вам я буду просить императрицу, но все же, князь, мне хотелось узнать, какое отношение офицер Серебряков имеет к вашему дому… — со вниманием выслушав князя Полянского, спросил у него Потемкин.
— Разве это нужно?
— Я… я просил бы вас, князь!.. Но если это тайна, то…
— Какая тут тайна: он жених моей дочери…
— Как?! Офицер Серебряков, замешанный в Пугачевском деле, притом нарушитель воли императрицы, который сидит теперь в каземате крепости… И вы, князь, называете его женихом княжны Натальи Платоновны, вы шутите?..
— Нисколько не шучу, Григорий Александрович, даже скажу вам откровенно, мне и самому не по нарву такой зятек, да что поделаешь, выбор дочери, ее желание.
— Вот что… стало быть, княжна Наталья Платоновна…
— Влюблена в Серебрякова, о другом женихе и слышать не хочет!..
— Странно, родовитая княжна-красавица — и арестант-офицер!.. Какая громадная противоположность.
— Называть Серебрякова арестантом, генерал, вам не след… Это название он терпит так же напрасно, как и другие несчастия, обрушившиеся на его голову!.. Повторяю вам, Серебряков не виновен ни в одном из тех преступлений, которые на него возводят! — проговорил князь Платон Алексеевич и резко добавил:
— Вы можете не верить моим словам, можете не принимать участия в Серебрякове, но так же при мне не должны отзываться о нем в таком пренебрежительном тоне, хоть из уважения ко мне, потому что Серебряков жених моей дочери!..
— Вы, кажется, князь, обиделись на меня, прошу извинить, если мои слова показались вам обидными… Но верьте, князь, мое глубокое уважение к вам и вашему дому вынуждает меня вступиться за того офицера, которого вашей дочери угодно было выбрать себе в женихи… И опять повторяю, что все то, что от меня зависит, я сделаю в его пользу…
Князь Полянский успокоенным и обнадеженным покинул Потемкина.
А тот, проводивши князя, громко с досадой проговорил:
— О, как бы я желал быть на месте этого офицера и с удовольствием бы свой кабинет на время променял на каземат Шлиссельбургской крепости… Любовь княжны вознаградит за все!..
Княжна Наташа решила сама переговорить с Потемкиным и попросить его за Сергея Серебрякова.
Ей хорошо было известно, что участь ее возлюбленного зависит всецело от фаворита императрицы.
Для этого княжне представился удобный случай.
Как-то Потемкин приехал к князю Полянскому.
Самого князя в то время не было дома… Он уехал с княжной Ириной Алексеевной в Александро-Невскую лавру; княжна Наташа оставалась одна дома и была в большой нерешимости: принять ли ей Потемкина или нет.
— Надо принять, может, мне удастся сделать что-нибудь для Сергея Дмитриевича, — решила княжна.
— Папа и тетя уехали в лавру, и я одна домовничаю! — с милой улыбкой проговорила Наташа, встречая в дверях всесильного Потемкина.
— Княжна, вы так добры, вы доставляете мне удовольствие видеть вас, говорить с вами; может, вы не желали принять меня, княжна, то скажите, и я сейчас же…
— Зачем вы так говорите, Григорий Александрович. Если бы я вас не захотела принять, то и не приняла бы… Напротив, я рада вашему приезду.
— Рады? О, я безмерно счастлив, княжна! Ваши милые слова подают мне надежду…
— Какую?
— Что вы не будете со мной так строги, княжна!
— А вы, Григорий Александрович, находите, что я с вами строга?
— Не всегда, но бывает… Кстати, княжна, почему вы вчера не были на придворном балу?
— У меня болела голова.
— Императрица заметила ваше отсутствие, княжна.
— О, я так благодарна ее величеству!..
— Я сегодня же скажу императрице причину вашего отсутствия.
— Я вам буду благодарна, Григорий Александрович.
— Смотрите на меня, княжна, как на вашего покорнейшего слугу, всегда готового жертвовать вам даже… даже… своею жизнью!.. — страстно проговорил Потемкин, приготовляясь пасть на колени перед княжной и признаться ей в своей любви.
Княжна не могла не заметить этого. Это было ей неприятно, и, чтобы скрыть свою досаду, она, улыбаясь, промолвила:
— Удивляюсь я на вас, Григорий Александрович, как вы дешево цените свою жизнь!..
