— А почему я вам это должен говорить? Вы ведь не Сванидзе и даже не представились, — сделал замечание Юрий Владимирович.
— Меня зовут Вано Георгиевич, можно просто батоно Вано — так у нас принято, — представился говоривший. — Так что там за приятная новость?
— Я же вам сказал, что эта новость предназначается только для ушей Котэ Карловича, — стоял на своем Поляковский.
— Ладно, хватит со мной играть. Говорите, что за новость. Я её сам Котэ Карловичу передам.
— Ну хорошо, — смилостивился писатель. — Мой знакомый просил передать, что фотография Котэ Карловича, на которой он запечатлен в форме старшего лейтенанта с семейством Бергманн, скоро будет напечатана в иллюстрированном журнале по военной истории.
Батоно Вано, немного помолчав, спросил:
— Когда вам нужно увидеться с Котэ Карловичем?
— По возможности, сегодня вечером. Я живу в гостинице на берегу реки. Охране пусть скажет, что он ветеран и пришел на беседу к писателю Поляковскому. По-ля-ков-ско-му, — по слогам повторил Юрий Владимирович. — А потом мы найдем укромное местечко, где обо всем переговорим.
— Хорошо! Я к вам подъеду через час, — пообещал Вано Георгиевич.
Глава 92
Расставшись с Квасовым, Кононенко в первую очередь направился к своему товарищу и соседу по дому, заместителю начальника вычислительно-аналитической лаборатории столичного ГАИ майору Геннадию Евсееву.
Майор встретил его поднятым кулаком, и Конон сразу же понял, что тот в очередной раз влип в какую-то передрягу. Но он не любил отступать, хотя и получал за это немалые шишки от начальства.
После приветственного рукопожатия капитан спросил:
— Ну что, Геша, я тебя опять ненароком подставил?
— Не то слово. Я, как только услышал от тебя буквы номера, сразу понял, к какой организации относится эта машина. Ну, а потом, когда залез в наш компьютер, только подтвердил свои догадки: это оперативная машина нашей любимой организации под кодовым названием «шу-шу», — шепотом доложил Кононенко Евсеев.
— Это что ещё за «шу-шу»? — также шепотом спросил Конон.
— Знаешь анекдот? — опять же шепотом стал рассказывать гаишник. Поймало племя мумбо-юмбо американца, англичанина и русского, и его вождь поставил условие: если назовете слово и мы его не сможем объяснить, то отпустим, если наоборот — съедим. Понятно, что американца и англичанина племя съело. А русский им и говорит свое слово: «КГБ». Думали туземцы, думали — не могут объяснить. Отпустили они русского и просят, расскажи, мол, что означает это слово. А русский и говорит: «Это, как и ваше племя, посидели, подумали, шу-шу-шу, шу-шу-шу и нет человека!»
— Я тебя, Геша, понял. Значит, машина бывших «фискалов» от слова ФСК. Что мне сейчас надо сделать, чтобы прикрыть тебя? — спросил Кононенко.
Майор осмотрелся в лаборатории, отгороженной от коридора прозрачной плексигласовой стенкой, и сказал:
— Ты уж извини, Василий, но, когда меня спрашивали, зачем мне нужны данные по этой машине, я сказал, что получил от тебя, вернее от вашего управления запрос на нее. Так что, будь другом, сделай срочно мне этот документ.
Испуг на лице Евсеева был неподдельным. «Надо все же поговорить с Квасовым и Ткачуком: куда, интересно, мы всей нашей дружной компанией влипли, что даже Геша трясется, как осиновый лист!»
Покинув лабораторию ГАИ, капитан Кононенко поехал к участковому, на территории которого проживал покойный Калашников.
Капитан размышлял здраво: если бы органы проводили какую-нибудь операцию, то об этом окольными путями знал бы и участковый — каждый такой сотрудник имеет достаточно агентуры или сексотов из местных жителей.
Старший лейтенант милиции Пашутин был участковым милиционером, если так можно выразиться, от рождения. На свой участок он пришел в семидесятых годах, после срочной службы, по примеру своего отца и ему на смену. Его отец, дослужившийся от рядового, пришедшего в милицию по комсомольскому набору, до младшего лейтенанта, в течение года передал сыну участок вместе со всей агентурой, а потом помогал ему становиться на ноги.
Пашутина-младшего, который уже через год-другой готовился выйти на заслуженную пенсию, все продолжали звать «Младшим», его отца соответственно «Старшим». В районном отделе милиции друзья и товарищи по работе шутили, как будут называть сына «Младшего» Пашутина и внука «Старшего», который заканчивал срочную службу во внутренних войсках в Чечне и собирался писать рапорт о службе в качестве участкового инспектора вместо своего отца.
«Младшего» Пашутина Кононенко застал дома за обедом. Жена старшего лейтенанта пригласила капитана за стол и накормила настоящим украинским борщом. За столом они разговаривали о пустяках, не затрагивая служебных вопросов.
После сытного обеда жена «Младшего» оставила их одних в комнате сына. Кононенко сразу сказал, что пришел узнать, работала ли оперативная группа ФСБ на участке «Младшего», и выяснить все, что касается жизни «отставного» гинеколога Нахтигалиева.
«Младший» тут же набрал номер телефона, связался со своим отцом и попросил его зайти на минутку по делу.
— Старик придет через несколько минут; он об этом докторе может рассказать гораздо больше, чем я, — ведь Нахтигалиев появился в этом доме сразу же после войны. А по первому вопросу могу точно ответить, что ребята из ФСБ на моем участке не работали: официально меня они бы, естественно, не проинформировали, но мои добровольные помощники мне по этому поводу ничего не сообщали. Значит, людей не арестовывали, обыски и изъятия не проводили. Возможно, только за кем-то наблюдали, но в этом мои помощники бессильны бригады наружного наблюдения ФСБ работают чисто.
— Значит, ты уверен, что на твоем участке ребята из этой конторы никаких активных мероприятий не проводили? — попросил ещё раз подтвердить Кононенко.
— Конечно. Кроме того, после проведения подобных мероприятий фээсбэшники обычно нас через городское управление уведомляли.
— Хорошо. А что ты можешь сказать о семье Калашниковых?
— Все, что знал, сказал следователю и всех наших сударушек, которые хоть что-то знали о них, приволок на допрос. Извини, но ничего нового добавить не могу.
— А эта парочка, Марина и Денис, друзья покойной Марии, больше не появлялись?
— Думаю, что, узнав о смерти своей подруги и её мужа, они, если на них лежит какая-то вина, больше не появятся. Не вижу смысла им появляться даже в случае, если они не виновны, — тогда их через вас будут разыскивать и те, кто в действительности совершил это убийство.
В дверь позвонили. «Старший» Пашутин, несмотря на возраст, метеором ворвался в комнату.
— Наконец-то и обо мне вспомнили в управлении! — воскликнул старик. Видно, жена «Младшего» рассказала старику, кто находится у них в гостях.
Узнав, что от него хотят услышать, «Старший» несколько поостыл.
— Доктор Нахтигалиев появился в этом доме вместе с моим приходом в милицию. Правда, тогда он был не доктором, а демобилизованным с войны лейтенантом. Потом поступил в медицинский институт, а затем уже стал известным в столице гинекологом. Всю жизнь прожил и проработал, что называется, у меня, а потом у сына на глазах.
— И за все это время ничего криминального за ним замечено не было? удивленно спросил Кононенко. — А подпольные аборты, а частная практика во времена строительства коммунизма — неужели и в этом он был абсолютно чист?
— Представь себе, — заверил капитана «Старший», — ни разу за все это время не попался, и даже никто на него пальцем не указал.
— А друзья, знакомые? — с надеждой спросил Конон.
— Почти никого. С женой в разводе, но та лет пять назад вместе с новым мужем попала в автокатастрофу и потеряла память. Детей нет.
— А откуда он родом? Кто родители? Имеются ли братья и сестры? Одноклассники по школе? Однокурсники по институту? Кто с ним работал в поликлинике или в больнице? — стал сыпать вопросами капитан. — Где-то же он должен был оставить следы.
— Насколько я помню, — стал вспоминать «Старший», — им никто, я имею в виду из наших, не занимался. Но один случай припоминаю. Нет, пожалуй, два.
— Ну-ну! — заинтересовался даже «Младший».
— Первый произошел, когда Нахтигалиев ещё учился в институте. Помните дело кремлевских врачей? Вот тогда-то органы и занимались всеми медиками. Кто-то из следователей допрашивал его, и были какие-то неясности, но потом это дело закрыли.
— А второй? — спросил Кононенко.
— Это уже при получении паспорта нового образца, если помнишь, зеленого цвета. Так вот, у него были какие-то трудности с оформлением, но потом тоже все благополучно разрешилось.
— Я же говорил — родственники, — обрадовался Кононенко. — Значит, ЗАГС и паспортный стол — вот моя задача. А вас попрошу опросить всех местных жителей: не видели ли они в день убийства Калашниковых четырех молодых людей… — и он описал их и помятый автомобиль.
