«Что ещё за лодка?» — раздался удивленный голос Владимира Николаевича.
«Я забыл сказать, что весь груз, который нам было необходимо поднять с затонувшего военного корабля, мы должны были разместить в специальной надстройке подводной лодки. На стоянке этой лодки в специальном гроте на нашем острове мы в надводном положении оттренировали все наши движения под водой».
«Если вас тренировали, как действовать под водой, то необходимо было и показать, что за груз вы должны были поднять с затонувшего корабля?» задал вопрос Голубев.
«Да, нам показали муляжи этого груза. Он представлял собой несколько сотен, а, может быть, и тысяч ящиков, очень похожих на ящики из-под патронов. До этого нам сказали, что часть груза подняла погибшая команда. И так как мы остались практически единственными водолазами-глубоководниками, о нас заботились пуще прежнего».
«А какие именно работы вы должны были выполнять под водой на затонувшем корабле и подводной лодке?»
«Сначала мы должны были восстановить освещение. Водолазы, работавшие до нас, установили поплавки с подводными глубоководными лампами, но они тоже были обрезаны. В нашу задачу входило подключение этих ламп, если они остались на месте, и установление новых одновременно к водолазному кораблю и к подводной лодке.
Кроме того, нас всех снабдили индивидуальными баллонами с дыхательной смесью, которые были рассчитаны на тридцать минут работы под водой. В случае, если бы надводный корабль был вынужден покинуть район работ, то мы с помощью баллонов и водолазного колокола тросами, прикрепленными к лебедке подводной лодки, медленно подтягивались бы к ней. Таким образом, мы могли до суток спокойно находиться под водой.
Наша задача была относительно проста: из трюма корабля (это была самая тяжелая часть работы) мы вытаскивали ящики и складывали их на специальную платформу, которая была прикреплена тросом к пристройке за рубкой подводной лодки. Когда эта платформа была полностью загружена, мы давали условный сигнал сначала на колокол, затем на корабль, а он связывался с субмариной, и та лебедкой подтаскивали груженую платформу. С надводного корабля нам спускали следующую платформу».
«Как долго вы работали и сколько перетащили таких ящиков?»
«Сейчас трудно сказать, но очень много, ведь мы работали несколько недель. Сколько всего было на затонувшем корабле подобных ящиков, не знаю, но после нас там не осталось ни одного».
«Расскажите немного о самом затонувшем корабле», — попросил Голубев.
«Мы работали на большой глубине и видели только ту часть корабля, которая была освещена лампами, так как дневной свет на глубину не попадал вовсе. Помню, что была видна часть боевой рубки и довольно большая башня, но что за тип корабля, ответить не берусь».
«Как вы думаете, экипаж оставил корабль или погиб вместе с ним?» продолжал спрашивать военный атташе.
«У меня сложилось впечатление, что хотя корабль и был скорее всего торпедирован, экипаж оставил его организованно и в полном порядке. Во всяком случае мы нигде не обнаружили останков моряков, как это часто бывает на подорванных судах. Главное, о чем я хотел вас попросить, это прояснить судьбу одного человека, с которым я был в плену у немцев».
«Сергей Альбертович вкратце посвятил меня в вашу проблему, но я хотел бы услышать все более подробно», — сказал Владимир Николаевич.
«После окончания глубоководных работ по подъему ящиков мы ещё несколько раз принимали участие в подобных операциях. Но в последующих случаях это были не ящики, а целые корабли».
Диктофон щелкнул — кончилась запись на одной стороне кассеты. Сергей быстро перевернул кассету и стал слушать дальше. Несколько минут длилось молчание: видно, собеседник военного атташе собирался с мыслями, пока тот менял кассету, а потом послышалась речь.
Глава 96
На следующий день на прием в консульский отдел явился старый, если не сказать древний, местный житель и попросился на прием к дежурному дипломату.
В это время в отделе находился лишь вице-консул Михайлов, поэтому охранник проводил дождавшегося своей очереди ветерана к Сергею Альбертовичу.
— Меня зовут Вано Георгиевич Чадлишвили, — старик говорил с большим местным акцентом, и понять его речь было очень трудно. — Я обращаюсь к вам за помощью. Мне совсем нечего есть. Поэтому прошу: ваш Трубецкой такой хороший человек, что не откажет мне.
— Хорошо, уважаемый Вано Георгиевич. Мы постараемся вам помочь. Давайте я запишу ваши данные, мы постараемся сделать все, что в наших силах.
— Э-э, мой хороший, знаю я эти бумаги. Вот сколько я писал мэру вашей северной столицы, а в ответ не то что помощи, строчки не дождался. А ведь во время войны меня знал весь Ленинградский и Волховский фронты. Сколько матерей, жен и детей получали открытки с моим изображением!
Вице-консул слушал посетителя с искренним интересом.
— Что за открытки?
— Да вот, — старик вытащил из внутреннего кармана объемистый сверток. Аккуратно его развернул и, порывшись среди старых выцветших бумаг, вытащил почтовую открытку, на которой был изображен молодой сержант с зажатым в поднятой руке автоматом, призывающий своих боевых товарищей к беспощадному уничтожению фашистских оккупантов. Под открыткой была надпись: «Сержант Чадлишвили совершил подвиг при обороне Ленинграда».
«Да, как время меняет людей», — подумал Михайлов, обратив внимание, что молодой сержант Чадлишвили вовсе не был похож на сидящего перед ним старика.
— Я вижу, вам интересно. У меня есть один экземпляр нашей дивизионной газеты, там наш батальонный комиссар про меня даже целую статью написал, похвастался старик.
Михайлов осторожно, чтобы не порвать ветхие от времени страницы, раскрыл газету. На внутренней стороне он увидел фотографию сержанта Чадлишвили и непроизвольно перевел взгляд на ветерана.
Тот заметил этот взгляд и сказал:
— Правда, каким красавцем я был? Время безжалостно к нам, старым солдатам. Но мои побратимы-ветераны на наших встречах в День Победы меня всегда сразу узнают. Вот уже лет семь, как мы не встречались, не знаю даже, может, никого уже и не осталось от нашего батальона!
Сергей Альбертович в это время углубился в чтение. Это была вовсе не статья, как того хотелось Вано Георгиевичу, а небольшая заметка под названием «И враг не прошел». В ней говорилось:
«День выдался тяжелый. С раннего утра на участке энского полка нашей дивизии стали работать немецкие снайперы. Да так, что невозможно было поднять голову. Немцы засели в развалинах старого монастыря и до обеда уже вывели из строя около двадцати наших командиров и красноармейцев. Жизнь точно замерла на переднем крае: никто не смел даже головы поднять из-за вражеских пуль. Бойцы изнывали от жары и голода, а воду и пищу поднести не могли — мешали вражеские снайперы.
Командир полковой батареи коммунист Петров вызвал на командный пункт командира орудия сержанта Чадли-швили и поставил ему задачу разделаться с фашистскими кровопийцами. Задача была трудна — на батарее каждый снаряд на вес золота. А командир выделил сержанту всего два осколочных снаряда.
Но он знал, кому нужно поручить выполнение этой ответственной задачи. Оба снаряда нашли свои цели, а в старом монастыре что-то загорелось. Дым от пожара накрыл, словно покрывалом, всю линию передовой.
Тогда комсомолец сержант Чадлишвили, быстро оценив обстановку, под прикрытием дыма повел свой расчет и располагавшихся тут же красноармейцев стрелкового взвода в атаку, и они овладели немецкими позициями в монастыре.
За этот подвиг сержант Чадлишвили был награжден орденом Красной Звезды.
Товарищи бойцы и командиры, равняйтесь на героя нашей дивизии сержанта Ивана Георгиевича Чадлишвили!»
Конечно, это не был шедевр журналистики, но, наверное, в то время такие почтовые открытки и заметки в газетах способствовали подъему боевого духа в войсках и трудовых достижений в тылу.
Дипломат попросил ветерана продиктовать ему все данные для заполнения соответствующей анкеты. И тут оказалось, что у Чадлишвили нет российского гражданства.
— Без российского гражданства мы не сможем вам оказать ту помощь, о которой вы нас просите, — стал объяснять Михайлов. — Вам необходимо обратиться в местную ветеранскую организацию, может, они чем-нибудь смогут вам помочь, — не верящим в положительный результат голосом предложил дипломат.
— Так всегда: когда страну защищать, то в бой идут все, а когда требуется какая-то мизерная помощь, такая маленькая, чтобы только не умереть с голоду, начинаете делить на своих и чужих. Знаете, я начинаю завидовать тем своим товарищам, которые погибли на войне или умерли до развала страны, которую они когда-то защищали с оружием в руках.
