личиной справедливости?
– Дама, ты приговариваешь их без честного суда. Ты видела злую часть Кестрина, но перед лицом испытаний он справился.
– Какой суд мне устроить им, принцесса? Ты снова отдашь себя в мои руки, чтобы разыграть испытания? – Она быстро выбрасывает вперед ладонь. – Даже не предлагай. Я отсылаю тебя домой, потому что ты права в этом случае, и потому, что я не хочу твоей гибели даже ради смерти Кестрина.
Она протягивает мне руку:
– Идем.
Я поднимаюсь на ноги и хватаюсь за ее ладонь, не обращая внимания на боль от ран.
– Что, если мне нужно будет еще раз поговорить с тобой?
А это будет мне нужно, если она не откажется от мести королю или Гаррину.
– Назови мое имя, и я приду.
Сады вокруг тают, изгороди вырастают в стены, и Дама уже стоит посреди моей спальни во дворце, освещенная утренними лучами, что льются сквозь разбитые ставни.
– Твое имя, – повторяю я.
– Сараит.
Я отпускаю ее руку, и она растворяется в солнечном свете.
Глава 42
В свои ежедневные визиты Беррила ни Каирлин ухаживает за мной молчаливо, с лицом неподвижным и твердым, отмеченным лишь короткой глубокой морщинкой меж бровей. Она не задает вопросов, на которые я не могла бы ответить, и лишь оставляет мне мазь от ожогов и строгий наказ не допускать нагноения в ранах. Ее колдовству не сделать большего, чем чарам Дамы. Только время может принести исцеление.
Возвращенная Дамой в комнату, я кое-как выбралась в коридор и передала с проходящим слугой сообщение королю. Слуга торопливо убежал, хотя едва ли понял смысл сказанного: «Ищите Ветер на равнинах». Только в спальне, увидев в зеркале свое отражение и темную от засохшей крови сорочку, я поняла причину его спешки. Ну а потом – колдунья-целитель и возможность хоть недолго побыть в тишине в своих покоях.
Прислужницы двигаются едва слышно, уважают мою молчаливость, подмечают боль, делятся ходящими по дворцу слухами. Так я узнаю, что вскоре после моего возвращения принца нашли бредущим через равнины к городу, измученного и худого. Узнаю, что как раз перед этим Круг Колдунов потребовал от короля назначить нового наследника, лишь для того, чтобы вскоре подавиться своими словами. И узнаю также, что Валка заключена в камере и ждет казни, которая состоится, как только я поправлюсь и смогу выехать и присутствовать на ней вместе с королевской семьей.
Возможно, именно это удерживает меня в спальне.
Наконец я все-таки заставляю себя встать и переодеться. Прислужницы молча помогают, внимательно приглядываются ко мне. Я узнаю Жасмин, что когда-то расспрашивала меня и впускала к уснувшей Валке, и Зарию, что хихикала тогда вместе с ней. Третьей оказывается Мина, о ней у меня пока представления нет. Она такая же тихая и отстраненно вежливая, как всегда. Я еще не знаю, что у нее на уме.
Переодевшись, я отпускаю их и снова сажусь на кровать, опять мечтая о нашей с Сальвией небольшой комнатке над конюшней, с тремя матрасами бок о бок, с деревянными колышками в стене, что держат все нужное нам. Бесконечное количество новых вещей угнетает: огромная пустая кровать, настоящий лес столов и кресел, загромождающих все комнаты. Платяной шкаф забит привезенными Валкой в сундуках нарядами, что доставили из моей комнаты на конюшне и разобрали без предупреждения, так что все было готово раньше, чем я узнала.
Это можно переделать, но не сейчас. Будет время и для замены одежды, и для расстановки мебели прямыми линиями и четкими изгибами, чтобы можно было снова ясно мыслить.
Я озираюсь со своего насеста на кровати и замечаю инкрустированную шкатулку на столике рядом. Она новая, ее принес за прошедшие дни кто-то из прислужниц. Я открываю ее и вытряхиваю на ладонь содержимое: тонкую серебряную цепочку с кулоном, украшенным изящной резной розочкой. Я стискиваю украшение в пальцах. Кестрин и правда внимательно за мной наблюдал. Интересно, отослал ли Джоа подвеску прямо ему или Кестрин отправил кого-то выкупить ее у живодера после.
– Заида? – Мина ждет в дверном проеме.
– Да? – спрашиваю я, взглянув на нее.
Она стоит прямо и все-таки умудряется как-то сливаться с обстановкой. Наверное, дело в легком наклоне головы, в том, что она даже подбирает вещи с пола в манере уверенной и в то же время скромной, идеально подходящей, чтобы быть невидимкой.
– Вы сегодня отужинаете с гостями? – спрашивает она, как одна из прислужниц спрашивала всякий вечер с моего возвращения.
Я опускаю глаза на сжатый кулак. Кестрин заслуживает большего, чем мои трусость и беспокойство, и так продержавшие меня в комнате слишком долго.
– Да.
Я прихожу в зал перед столовой раньше, чем в нее открывают двери, и резко осознаю свое одиночество. Прислужницы, что следовали за мной в полушаге весь путь сюда, теперь держатся поодаль. Зал частично заполнен изысканно одетыми придворными, что погружены в повседневную круговерть манер и титулов. Тихое течение беседы спотыкается, когда сначала один лорд, потом другая леди замечают мое прибытие, и наконец все разом смолкает.
Больше всего мне хочется отступить, спастись бегством из этой комнаты изучающих меня мужчин и женщин, что прямо сейчас решают, сколь много уважения мне стоит оказать. Вместо этого я смотрю поверх них со сдержанной улыбкой и склоняю голову, будто приветствуя всех разом.
Король выступает вперед с места, где разговаривал с парой лордов.
– Заида Алирра.
Я делаю реверанс и по его жесту присоединяюсь к ним. Когда подхожу, его собеседники поворачиваются, и в их глазах я вижу те же бархатистые бездны, что полагала возможными лишь во взоре Дамы, только в этих есть место теплу. Фейри. Я изо всех сил сохраняю спокойное лицо, иду к ним с легкой улыбкой на губах.
– Позвольте представить вам посла из Чариксена, верина Камнегрива, – говорит король, указывая на первого лорда фейри рядом с собой. Камнегрив приветствует меня поклоном, поднеся одну руку к груди. Кожа у него бледнее моей, а волосы так же темны, как у всех вокруг. Он рослый и гибкий, грациозный, как хищная кошка.
– Для меня большая честь, – говорит он.
– Честь и для меня.
– И с ним прославленный чародей их земель, мастер Мидаэль, зовущийся Корморантом.
Сколь бледен Камнегрив, столь смугл этот колдун, кожа у него глубокого цвета лесной земли, волосы скручены в длинные, ниспадающие по спине шнуры, в которых мерцают камни и серебряные кольца. Он протягивает руку жестом одновременно приветливым и властным.
Я вкладываю пальцы в его ладонь без раздумий.
Губы у него движутся, порождают неразличимые слова, глаза не отрываются от меня, приковав к месту. Как можно было решить, что в нем нет ничего от охотника? Я не могу шелохнуться, накрепко застряв в сети его чар. По коже бегают мурашки, пока под ней течет колдовство. На горле один из потоков уплотняется, заползает глубже,
