сворачивается вокруг удавки Дамы. Я неотрывно гляжу на чародея, улыбка застыла на моих губах. Он смотрит пронзительней, прорывает защиту, словно может видеть мои колдовские оковы.
Потом быстро отпускает мою руку и отступает, склоняя передо мной голову.
Что он сделал?
Король заговаривает о том, как Семья рада решению посла надолго обосноваться при дворе. Я чувствую внимательные взоры обоих лордов фейри. Их призывали помогать против Дамы – я помню рассказы Ясеня. Что бы ни проделал сейчас Корморант, наверняка то была просто оценка власти Дамы надо мной. Придется пока в это поверить и попробовать разобраться позднее.
– Ну, вот и Кестрин. – Слова короля отвлекают меня от раздумий.
Я поворачиваюсь в ту же сторону, что и он. Принц с порога оглядывает зал. По тому, как он первым делом находит меня, по прикованному к моим повязкам взору сразу ясно, что Дама рассказала ему об истинной сути испытаний.
Он пересекает комнату, едва кивая остальным гостям. Несколько дней отдыха пошли ему на пользу, немного смыли напряжение и усталость, но лицо по-прежнему выглядит пугающе изможденным, будто вся его юность испарилась, оставив на коже серую тень. Он дарит мне улыбку, глаза странно горят.
– Отец, – приветствует он. – Заида, счастлив видеть вас в добром здравии.
Я улыбаюсь и старательно приседаю в ответ на поклон:
– И я вас, заид.
– Верин Камнегрив, мастер Мидаэль, уверен, вы убедились, что все в порядке.
В его голосе звучат резкие нотки, почти звенит злость, так что я понимаю: он не рад встрече с фейри.
– Безусловно, – мягко говорит Мидаэль, переводя взгляд на меня. – В полном порядке.
Я поднимаю брови, будто сбитая с толку, и снова смотрю на Кестрина. Не знаю, что за игру затеял Корморант, но не подарю ему удовольствия лицезреть мой испуг.
– Пройдемте на ужин, – говорит король, жестом веля слугам распахнуть двери в столовую.
Кестрин предлагает мне руку, и я ловлю себя на том, что беру ее. Странный получается спектакль, будто мы едва виделись раньше, да и то лишь при дворе.
За едой я сижу подле короля, Кестрин напротив меня, а рядом Мелькиор. К счастью, лорды фейри устроились дальше, и верин Гаррин вместе с ними. Встретив мой взгляд, он мгновение выжидает, будто взвешивая его, потом склоняет голову. Еще одни взаимоотношения, в которых надо будет тщательно разбираться.
Я поднимаю глаза вверх и вижу широкую полосу деревянной резьбы на стыке стены и потолка. Кестрин замечает мой испытующий взгляд и виновато улыбается.
Король задает лишь несколько вопросов, но они довольно значимы, так что отвечаю я вдумчиво. Что я узнала о его городе, живя вне дворца? Хорошо ли со мной обращались? Не буду ли я против повременить со свадьбой до прежде назначенного дня, что наступит примерно через месяц?
Остальной вечер я поддерживаю дружескую беседу с Мелькиором, расспрашивая его о семье и возвращаясь к тому, что обсуждалось на его приеме. Красного Сокола или Виолу не упоминаю. Слишком рано на такое отваживаться.
Когда все готовы расходиться, Кестрин огибает стол и снова предлагает мне руку, чтобы сопроводить из столовой следом за отцом. Мы выходим из смежного зала, и он жестом отсылает прислугу. Я любопытно кошусь на него, но не возражаю, и мы уходим одни.
Он ведет меня на мраморную площадь с танцующим фонтаном в середине. Я убираю руку из-под его локтя и опускаюсь на каменную скамью. Кестрин садится рядом, смотрит на меня исподтишка. Я молчу, поглощенная игрой лунного света в воде.
– Вериана, – мягко говорит Кестрин, – как вы?
Странный вопрос, ни капли не светский, хоть и звучит привычно.
– Мы оба здесь, не так ли? – спрашиваю я в ответ.
– Три дня прошло.
– Да.
За это время рука у меня подлечилась и больше не требует перевязи, а раны на груди почти затянулись, так что каждый вдох отдается лишь шепотом боли.
Сколько же нужно было приходить в себя Кестрину? Наверное, его раны глубже, вырезанные в душе, а не на теле. В лунном свете его лицо кажется все еще каменным. Только волосы, гладкие и блестящие, смягчают облик.
– Вы и правда Ветер? – спрашиваю я, хоть и знаю ответ.
– Да. – Он проводит рукой по волосам. – Я все придумывал, как расскажу вам и что буду делать. Так глупо. – Слова сочатся презрением.
– По-детски, – бестактно поправляю я, но он лишь смеется.
Я смотрю на него и вспоминаю, как волновалась из-за помолвки, как даже мать не находила для нее причин. Теперь у меня есть предположение, и все же я не могу не задать вопрос:
– Почему вы захотели жениться на мне?
– Спрашиваете?
Я не отвечаю.
Кестрин кусает губу, потом говорит:
– Когда я впервые нашел вас, я был объезжающим свой дар новичком, а вы – девочкой, что спряталась от брата в лесу. Я не мог отказать себе в том, чтобы возвращаться и проведывать вас, а отец научил меня посылать вам с Ветром слова. Я ждал ваших рассказов. Я хотел спасти вас от брата. А больше всего этого – мечтал увидеть вас собственными глазами. – Он стискивает ладони. – Когда пришло время выбирать жену, я знал, что ею должны стать вы.
– А я не представляла, кто вы такой.
Маленькое предательство. Между нами столько всего намного более значительного, и все же это кажется самым глубоким.
– Понимаю. Простите.
Я вожу пальцами по вышитому узору вдоль края туники, пробегаюсь по идеальным стежкам.
– Вы слышали приговор Валки?
– Слышал.
Я жду, но больше он ничего не говорит.
– Все предатели так умирают?
– Обычно изменников казнят через повешенье. Тело оставляют висеть месяц, чтобы его клевали вороны и размывали в гниль дожди, потом сбрасывают в яму и забывают.
– И почему ее надо мучить перед смертью?
Кестрин трет подбородок.
– Убийц вашей подруги казнил Красный Сокол, не так ли?
– Да, – признаю я.
– По вашей просьбе?
Я внимательно смотрю на него, взвешивая опасность.
– По моей.
– Я так и думал. – Он потерянно молчит. – Знайте, что я пытался.
– Знаю, – честно отвечаю я. – Но приходившие стражники даже не поговорили с теми, кто ее нашел. Чем дольше тянули бы, тем более вероятно, что никого бы не поймали. И… я слишком поздно поняла, что Красный Сокол обратит их смерти в насмешку над королем. Простите.
Он качает головой:
– У вас умер друг. Я не смею осуждать предпринятые вами шаги. Однако, к слову о правосудии, вспомните, что перед казнью тех людей высекли. Почему вы согласились на такие «мучения» перед их смертями?
Я пытаюсь сглотнуть, но во рту пересохло.
– Я не… – начинаю и тут же замолкаю.
Кестрин пристально смотрит на меня.
Я слышу голос Красного Сокола, говорящего о наказании плетьми: чтобы казнь не была слишком легкой. Я ни на миг не задумалась об этом дополнении к каре. Они мучили другого человека, и я желала им того же. И не было места милосердию в правосудии, которого я искала.
– Я не подумала, – говорю шепотом.
– Они стали
