отключится голова и память.
– Джерри, спасибо тебе. Даже если ни праха не получится, я хочу, чтобы ты знала: я тебе очень бла… – начал Тилвас, но я перебила:
– Нет. Поблагодаришь, когда очнешься, – и брызнула ему в лицо сонным лекарским эликсиром.
Тилвас затих. Теперь его ничто не разбудит.
Я осталась в подвале одна. Попрыгала, разминаясь, покрутила головой. Порадовалась, что очередная полезная мазь от Галасы Дарети полностью купировала боль от новых порезов на моей спине.
– Ну что, – наконец я азартно хрустнула пальцами. – Время потанцевать.
* * *
Когда я нажала центральную часть артефакта Объединения, внутри него что-то стало тихо щелкать. Щелк. Щелк.
Щелк.
Щелканье нарастало и ускорялось, пока не превратилось в безостановочную череду тревожного звука, напоминающего бой барабанов.
– Гурх, только не говори, что ты сломан… – прошептала я, чувствуя, как артефакт стремительно горячеет в моих руках.
Его уже невозможно было держать, когда стук вдруг затих, зато вместо этого по подвалу пронесся шквал ледяного ветра. Он спутал мои волосы и задул все свечи. На несколько мгновений я осталась одна в кромешной темноте и тишине.
«Щелк», – нехотя раздалось последний раз, будто последний кусочек пазла встал в нужное место. Свечи нехотя, потрескивая и подергиваясь, разожглись вновь.
Теперь их пламя было пронзительно-зеленым.
А еще засветилась моя кожа – оранжевым цветом в тех местах, где Тилвас отметил энергетические линии. Я положила артефакт на грудь Талвани – он был в таком глубоком лечебном забытьи, что казался мертвецом в старом склепе – и осторожно, на пробу, повела рукой, в каждый палец которой будто вживили фонарик.
В воздухе осталось пять мерцающих линий. Они повисели, переливаясь, похожие на струны из загадочной пыльцы – а потом беззвучно растворились…
Работает.
Боги-хранители, я колдую.
Глубоко вздохнув, я встала на обозначенное место начала ритуала. Потом очень крепко обняла себя за плечи, будто пытаясь утешить, и пропела заученную маг-формулу. Артефакт на груди Тилваса снова стал тихо щелкать, а фигурка лиса пэйярту в углу зала будто слегка шевельнулась.
Напевая колдовской мотив, я сделала первый скользящий шаг. Светящиеся энергетические нити потянулись за мной, дотошно показывая траекторию – любой недостаточно плавный жест тотчас был бы виден, как крохотное колебание, сбой в тончайшем узоре схемы.
Сначала мне было тяжело. По виску у меня сползала капелька пота, я изо всех сил следила за маршрутом и концентрацией, тщательно выпевала каждую гласную заклинания. Постепенно подвал заполнялся светящимся кружевом нитей, магической формулой во плоти, в центре которой возлежал бледный Тилвас Талвани.
Я не начертила еще и трети схемы, а мне уже казалось, что я не выдержу. Впереди было самое сложное – череда прыжков и кульбитов, ошибки в которых вызовут нежелательные пересечения нитей, которые, в свою очередь, станут причиной обрушения заклинания и «магической отдачи», которая чаще всего равна огромному взрыву.
Я уже чувствовала, как у меня дрожат от напряжения поджилки, боялась, что не впишусь в сальто, как вдруг… Что-то случилось.
Не во внешнем мире, нет. Во мне.
Ритуал перестал быть работой, которую я должна сделать. Сложной миссией, в которой так много надежды и рисков.
Теперь я сама была ритуалом. Я была танцем. Я была схемой, каждой ниточкой и каждым всполохом энергии, каждой нотой заклинания и каждым щелчком внутри артефакта, вдруг показавшимся столь похожим на пульсирующее сердце колдовства.
Не Джеремия Барк исполняла ритуал. Ритуал сам исполнял ритуал.
Я была инструментом, импульсом, проводником чего-то большего. Это не были шаги, заученные мною в камере Гребня Проклятых, подсмотренные в бумагах Талвани. Эти шаги пришли откуда-то извне, и они были прекрасны.
Я стала рыбаком, тянущим сеть, сотканную из лунного сияния, полную пойманных звезд. Я слышала шепот полночной вселенной, подсказывающей, как быть. Мне чудилось, что я стою на предрассветном холме, и мимо меня летят белые лепестки цветов, подхваченные южным ветром.
Ita magnum aliquid nascitur. И так рождается нечто великое.
Вдохновение, которое всегда казалось мне эфемерным самообманом в поэмах классиков, унесло меня так далеко от реальности, что я с трудом вернулась в ощущение здесь-и-сейчас, когда рисунок схемы был успешно завершен.
Дрожа и мерцая, в центре зала пульсировало великолепное кружево, окружившее Тилваса Талвани, будто охранная система – бесценное сокровище. Я пропела финальную строчку заклинания, и мои пальцы перестали светиться.
Пригибаясь, чтобы не нарушить созданный узор, я проникла в центр кокона к спящему Талвани. Из-за мягкого переливчатого сияния вокруг по его лицу бродили тени, похожие на блики на поверхности подземных рек, по которым плывет одинокий лодочник с пустым фонарем. Я еще раз оглянулась на фигурку Белого Лиса, чуть светлеющую за кружевом схемы, и, выдохнув для смелости, резко сорвала с груди артефактора амулет двуглавого ворона.
– Еt domum tuam te exspectat! – возвестила я, приложив все силы, чтобы мой голос звучал уверенно. «Твой дом ждет тебя».
Тилвас продолжал спать.
Но его лицо побледнело, словно обратившись серым пергаментом. Из уголка рта потекла струйка крови, темные пятна, похожие на багряные розы, стали медленно проступать на тонкой тунике. Руки артефактора, сложенные на груди, задрожали, из груди донесся болезненный хрип, его выгнуло как одержимого, потом резко ударило обратно о каменный пол.
– Ну же! – крикнула я, в бессилии глядя на Тилваса. – Давай, пэйярту! Час пришел! Давай!
И вот это случилось.
Вся построенная мною схема вспыхнула еще ярче, чем прежде, и от фигурки Белого Лиса к Тилвасу протянулся будто перевитый канат сияющих белых нитей. Как и задумывалось, фигурка из склепа Льовезов вытягивала рёхха из аристократа, действуя как магнит. С замиранием сердца я смотрела за тем, как прозрачно-голубое облачко поднимается над Тилвасом и наконец, будто сдавшись, позволяет «канату» резко утянуть себя прочь.
Все подземелье вздрогнуло. Здание над нами ощутимо тряхнуло, на меня посыпалась каменная крошка, свечи потухли окончательно, и по подвалу разнесся едкий запах дыма от благовоний.
Но кружево схемы продолжало гореть. И в его пульсирующем свете я увидела, как тень от статуэтки пэйярту начинает расти в размерах. Она увеличивалась, пока не заняла всю стену, не стала больше потолка. Тень дернула хвостом, клацнула зубами, и тогда сама статуэтка вдруг
резко
открыла
глаза.
37
Прощание с ferkhen
Vale et memor sis mei.
«Прощай и помни обо мне».
Они сияли темно-оранжевым огнем, напоминающим лаву, еще более устрашающим, чем у Тилваса в моменты колдовства.
– Здравствуй, Джерри, – ощерился лис, поднимаясь на все четыре лапы и тоже, как
