Образы, созданные лихорадкой, были похожи на любовные. Она без конца грезила; ей словно должна была открыться некая истина, находившаяся в центре лабиринта дворцовых сооружений, по которым она бродила. По мере того как усиливался жар, боль в груди ослабевала, и Мелиса все меньше чувствовала, как тяжко билось ее сердце. Лихорадочные грезы, казалось, выполняли ту же функцию, что и воображение здорового человека, отвлекая Мелису от борьбы, происходившей в ее груди. Она стояла на широкой лестнице, окруженной красными стенами. Вслед за нею поднималась по ступенькам толпа людей. По виду это были пилигримы. Подъем был изнурительный и долгий. Добравшись доверху, Мелиса оказалась в лимонной роще и прилегла на траву отдохнуть. Когда она проснулась, ее ночная рубашка и постельное белье были мокры от пота. Она вызвала звонком сиделку, которая сменила и то и другое.
После этого Мелисе стало гораздо лучше; наверно, ее лихорадочное состояние было кризисом, теперь кризис благополучно миновал, и она восторжествовала над своей болезнью. В девять часов сиделка дала ей какое-то лекарство и пожелала спокойной ночи. Немного спустя Мелиса вновь почувствовала озноб. Она позвонила, но никто не пришел, а температура поднималась, сознание мешалось, и она ничего не могла с этим поделать. Затрудненное биение сердца барабанным боем отдавалось в ушах. Она уже не понимала, то ли это бьется сердце, то ли что-то стучит в мозгу, и видела в своем воображении танец дикарей. Он длился очень долго, танцоры кружились в хороводе все быстрее и быстрее, и в момент кульминации, когда Мелисе казалось, что сердце ее вот-вот разорвется, она проснулась, снова трясясь в ознобе и мокрая от пота. Наконец пришла сиделка и еще раз переменила ей ночную рубашку и постельное белье. Согревшись, Мелиса почувствовала облегчение. Два приступа лихорадки ослабили ее, но в то же время она ощутила такое же удовлетворение, как в детстве. Спать ей больше не хотелось, она встала с постели и, держась за мебель, медленно подошла к окну и стала вглядываться в ночь.
Пока она смотрела, луну закрыли облака. Видно, было уже очень поздно в большинстве окон не было света. Но вот в стене слева от Мелисы осветилось окно, и она увидела, как сиделка вводит молодую женщину и ее мужа в точно такую же палату, в какой сидела в темноте Мелиса. Молодая женщина была беременна, но схватки еще не начались. Она разделась в ванной комнате и легла в постель, а муж меж тем распаковал ее сумку. На окне их палаты, как и на всех остальных, было жалюзи, но его никто не позаботился опустить. Разобрав вещи, муж расстегнул на жена ночную рубашку, стал на колени перед Кроватью и положил голову на грудь жены. Так он оставался, не шевелясь, несколько минут. Затем он встал — вероятно, услышал шаги сиделки — и накрыл жену одеялом. В палату вошла сиделка и резким движением опустила жалюзи.
Мелиса услышала крик ночной птицы, и ей захотелось узнать, что это была за птица, какая она на вид, почему она не спит, за кем охотится. Прокатилась низкая октава грома, величественная и в то же время по-домашнему привычная, словно кто-то на небе выдвинул ящик комода. Потом вдали, мелькнула бледная молния, а мгновение спустя на землю хлынул проливной дождь. Звук Вождя, сочетаясь с острой болью в груди, казался Мелисе похожим на повторные ласки возлюбленного. Дождь падал на плоские крыши больничных корпусов, на лужайки, на листья в лесу. Боль в ее груди как бы ширилась в становилась резче по мере того, как росла ее неодолимая любовь к этой ночи, и впервые в своей жизни Мелису охватило нежелание расстаться со всем этим, охватил страх, такой же бессмысленный и сильный, как тот ее страх в темноте, когда она спускалась по лестнице, чтобы закрыть дверь, — страх перед смертью.
10
В тот год белки превратились в настоящий бич и всех Тревожило распространение рака и гомосексуализма. Белки опрокидывали мусорные ведра, кусали деревенских почтальонов и забирались в дома. Рак стал обыденным заболеванием, но мужчинам и женщинам, оказавшимся в его власти, говорили, что их боли — всего лишь результат пустякового осложнения, между тем как за спиной у них братья и сестры, мужья и жены шептали: «Единственное, на что можно надеяться, — это на скорую смерть». Столь жестокое и явное лицемерие вызвало обратную реакцию, и в конце концов никто уже не мог уверенно сказать, что за боль гнездится в его внутренностях: зов ли это грядущей смерти или просто газы.
У большинства болезней есть своя мифология, свои группы населения, свои декорации и свои угрюмые шутки. С чумой связаны маскарады, пение и танцы на улицах. Туберкулез в эпоху своего расцвета напоминал цивилизацию, в которой каста благообразных, блестящих я обреченных мужчин и женщин влюблялась, вальсировала и изобретала для себя всякие привилегии, оправдываемые болезнью; но в случае с раком всеобщая конспирация лишала костлявую руку смерти всякой реальности, «Да вы и оглянуться не успеете, как будете снова на ногах, — говорит сестра умирающему. — Вы ведь хотите потанцевать на свадьбе вашей дочери, правда? Неужто вам не хочется выдать дочку замуж? Так вот, нельзя надеяться на поправку, если мы не будем веселее, верно? — Она протирает его руку спиртом и приготавливает шприц. Ваша жена говорила, что вы страстный альпинист, но, если вы хотите поправиться и снова лазить по горам, вам следует держаться бодрее. Вы же хотите снова лазить по горам, ведь так? — Содержимое шприца введено ему в вену. — Сама-то я никогда по горам не лазила, — продолжает сестра, — но думаю, когда взберешься на вершину, просто дух захватывает. Само восхождение мне бы вряд ли понравилось, но вид с вершины, должно быть, прелестный. Мне рассказывали, что в Альпах прямо в снегу растут розы; так вот, если вы хотите снова все это увидеть, вам следует приободриться. Больной начинает засыпать, и она повышает голос. — О, вы оглянуться не успеете, как снова будете на ногах! — восклицает она; затем тихо-тихо закрывает дверь палаты и говорит его родным, ожидающим в коридоре: — Я снова дала ему снотворное, и все, что мы можем сделать, — это молиться, чтобы он никогда больше не проснулся». Мелиса была одной из тех несчастных, кому пришлось претерпеть такое обращение.
Как только Мозес узнал о болезни жены, он сразу же вернулся из своих скитаний, набрав в долг достаточно денег, чтобы создать по крайней мере видимость платежеспособности. Могло показаться, будто он не рассказал Мелисе о своих денежных затруднениях лишь потому, что по возвращении нашел ее едва оправившейся от болезни; однако на самом деле причина была в другом. Ни при каких обстоятельствах он не мог рассказать ей о своих денежных затруднениях, как не мог Каверли сообщить, что видел дух отца. Живи Мозес в Партении, он не задумываясь повесил бы объявление «Продается» на окне своей гостиной и еще одно на ветровом стекле своего автомобиля с откидным верхом, но поступить так в Проксмайр-Мэноре было бы смерти подобно. Беспокойство Мозеса проявлялось не в раздражительности, а в бесшабашной веселости. Мелиса же не нашла ничего лучше, кроме как принять эту напускную веселость за подтверждение своей нелепой уверенности в том, что она больна раком. Она не могла убедить себя, что выздоравливает, не могла поверить словам врача. Она позвонила в больницу, вызвала к телефону сестру, которая за ней ухаживала во время болезни, и спросила, не согласится ли та встретиться с ней.
— Почему бы и нет? — сказала сестра. — Конечно. Почему бы и нет?
Она сказала, что освободится в четыре часа, и Мелиса предложила ей встретиться у светофора около больницы в четверть пятого.
Они зашли в бар неподалеку. Сестра заказала двойной мартини.
— Я устала, — сказала она. — Я совсем без сил. Моя сестра, она замужем, позвонила мне вчера вечером и спросила, не присмотрю ли я за ее грудным ребенком, пока они с мужем сходят на вечеринку с коктейлями. Конечно, сказала я, присмотрю, если вы уйдете на час-другой только выпить коктейль. Так вот, в шесть я была у них, а знаете, когда они вернулись? В полночь! Девчонка ни на минуту глаз не сомкнула. Все время орала. Ну, как вам нравится такая сестрица?
— Я хотела спросить вас о моем рентгеновском снимке, — сказала Мелиса. — Вы ведь его видели?
— Вы что, рака боитесь? — сказала сестра.
— Да.
— Все этого боятся.
— У меня не рак?
— Нет, насколько я знаю. — Сестра подняла голову и стала смотреть, как ветер гонит листья мимо окна. — Листья, листья, листья, взгляните на них. У меня маленькая квартирка с палисадником у заднего крыльца, я осенью я всегда сгребаю там листья. Все свободное время сгребаю листья. Только уберу опавшие листья, как сразу нападают новые. А едва отделаешься от листьев, начинает идти снег.
— Не хотите ли еще выпить? — спросила Мелиса.
— Нет, спасибо. Знаете, я долго гадала, зачем вам нужно меня видеть, но мне в голову не пришло, что это из-за рака. Знаете, что я предполагала?
