Джек улыбнулся. Может быть, именно он и пробудил в краснокожем пареньке эту тягу в те дни, когда они, сплошь обмазанные медвежьим жиром, проторчали всю зиму в пещере, переводя на язык ирокезов знаменитую пьесу Шекспира, в процессе чего Джек досконально освоил этот язык, а Ате превратился в подлинного фанатика английского драматурга! Он приобрел привычку цитировать «Гамлета» по поводу и без повода, что порой становилось невыносимым. Но по большому счету принц датский спас их в ту зиму. Без книги, которую перед прощанием преподнесла Джеку мать, что бы они оба делали изо дня в день, сидя в снежной ловушке? Наверняка бы поубивали друг друга. А вместо этого они стали братьями… и, разумеется, ссорились, как все братья. О чем они только не спорили! Ате воспринял пьесу и как индейский миф, и как христианский призыв к покаянию. Тогда как для Джека она была всего лишь притчей о человеке, который хотел отомстить и постигал науку убийства.
Кролик шмыгнул к воде, и Джек осторожно повел стволом, целя ему между ушек. Он уже пристрелял ружье на болоте и знал, что оно бьет чуть левее, но в данном случае, при полном безветрии и на дистанции шагов в пятьдесят, поправки можно было не делать.
— Паф! — едва слышно произнес Джек, и перепуганный зверек метнулся к кустам.
«Месть!» — подумал юноша. Что там говорил о ней Гамлет? Что ежели в деле замешана честь, то поводом к ссоре может стать и пук соломы. Что-то такое. Ате привел бы весь стих.
Он опустил ружье, прикрыл его влажной тряпицей: холодный ствол бьет точней — и вздохнул. Его отца, слава богу, не отравили, но втравили в скверную историю, когда он пытался подыскать сыну невесту с хорошим приданым. Это бы ладно, если бы тут не была задета честь Джека. Ведь с того момента, когда ирландец надул его, вздумав исподволь связать с…
Юноша покачал головой. Он пробовал ненавидеть Летти. Но и в Риме, и по пути в Лиссабон у него было время подумать об их отношениях, развивавшихся поначалу сумбурно и почти комедийно, как фарс, однако приведших к трагическому финалу. Прямо пьеса какая-то, а не реальная жизнь! В конце концов Джек пришел к выводу, что Летиция Фицпатрик являлась всего лишь пешкой в чужой игре и урон чести Абсолюта нанесла не она, а ее кузен, Рыжий Хью Макклуни. Который раньше был Джеку другом: они вместе бражничали, вместе сражались, делили и стол, и кров. Все это делало предательство ирландца еще более гнусным. И если этот негодяй находится где-то поблизости, вынашивая планы устроить что-либо «впечатляющее», то его ждет сюрприз.
Молодой, впервые отрастивший рога, но уже полностью сформировавшийся красавец олень появился бесшумно: пыль и сосновые иглы скрадывали стук копыт. Не ведая страха, не подозревая о затаившейся в камнях угрозе, он наклонился к воде. Джек поднял ружье. Замок был загодя смазан маслом, и курок взвелся легко, однако и совсем тихого щелчка оказалось достаточно, чтобы олень вскинул голову. И тем самым подставил под выстрел свою благородную грудь.
Полыхнул порох, оружие дернулось, олень подпрыгнул, повернулся и умчался в ту сторону, откуда пришел. Джек последовал за ним, но не бегом, а неспешным шагом. Он знал, что попал, да и след убегавшего животного был отмечен каплями крови.
Силы покинули лесного красавца под невысокой осиной, в ста шагах от места засады. Увидав человека, он мотнул мордой, угрожающе выставляя рога, но Джек еще издали понял, что животное умирает.
— Уходи с миром, брат, — прошептал он тихонько на языке ирокезов, опускаясь на колени и поднося ладонь к расплывавшемуся по шкуре пятну. — Благодарю тебя за твою жертву.
Последний свет покинул карие глаза зверя. Джек еще немного постоял на коленях, а потом полез в мешок за веревкой.
* * *
— Капрал, как по-твоему, это можно использовать?
Джек распустил узлы и сбросил оленью тушу с плеч на деревянную колоду. Какое же это немыслимое блаженство — избавиться от такой тяжести! Впору воспарить к потолку. Или рухнуть на пол кухонного закутка. Но лучше все-таки воспарить, ибо обремененный своей ношей Джек, ковыляя вверх-вниз по холмам, вконец сбил ноги и ободрал колени. Повар Третьего эскадрона, поначалу отпрянувший от разделочной плахи, присвистнул.
— Ну, сэр, вы, стало быть, их уели, — пропыхтел он, вытирая руки о волосы, в обилии покрывавшие его обнаженную грудь. — Ей-богу, рад за вас. Я и пари держал, что вы выиграете, шиллинг к пяти.
Джек не особо удивился тому, что делались ставки, странным было соотношение их. Оно означало, что либо повар был не мастак биться об заклад, либо кто-то задурил ему голову. Не иначе, Уорсли.
— Я знаю, что обычно тушу подвешивают на какое-то время, но…
Капрал был настолько возбужден, что позволил себе прервать офицера.
— Да зачем же подвешивать, сэр! У меня просто слов нет… прошу прощения. Олень-то молодой, нежный: я сто способов знаю, как его приготовить. Пальчики оближете, сэр. А уж ребята так стосковались по свежему мясу, что сглодали бы его живьем прежде, чем он успел помочиться. — Повар поднял голову и с некоторым сомнением уточнил: — То есть, конечно, если вы не собираетесь приберечь эту убоинку для одних офицеров?
— Сколько народу сейчас у нас в эскадроне, капрал?
— Ну, пару наших парней ухлопали на Бель-Иле, но мы пострадали меньше других. Всего в строю пятьдесят один человек, это без офицеров.
— И как ты в такой ситуации обошелся бы с этим оленем без левого его бедра?
— О, сэр, ежели пустить в дело все потроха, а на крови состряпать пудинг, так можно досыта накормить шестьдесят глоток. И бульону для хлебова хватит дня на три.
— Вот и хорошо. Ляжку приготовишь сегодня вечером, к офицерскому столу, а остальное пойдет парням. Распорядись как сумеешь. И скажи ребятам, чтобы выпили за ее величество.
— Всенепременно, сэр. И трижды — за вас.
Джек пожал плечами, напустив на себя скромный вид.
— Я, правда, был бы признателен, если бы ты вырезал для меня несколько кусочков из брюшины и завялил их на огне. Получаются такие полоски…
— Знаю, сэр, как это делается, доводилось. Могу приправить их сахарком, а еще положу на угли шалфей, чтобы придать аромату. — Он горделиво выпятил широкую голую грудь. — Я ведь, сэр, и сам служил в Канаде. Пять лет.
— Неужели?
Снаружи протрубили в рожок, и Джек, выглянув в дверь, увидел проезжавших мимо кавалеристов.
— Кстати, отложи мне рога.
— Конечно, сэр, как-никак трофей. Я сам их отчищу.
— Спасибо.
Повар зычным голосом принялся отдавать распоряжения своим подручным, а Джек, выйдя из кухни, остановился в тени покатой соломенной крыши, глядя на всадников. Вид у них был усталый после долгого утра, проведенного под палящим солнцем в облаках поднимаемой копытами пыли. Кавалеристы первых двух эскадронов не обратили на юношу никакого внимания, точно так же, как и Кроуфорд, возглавлявший третий отряд. Зато Уорсли мигом приметил своего офицера и вопросительно поднял брови. А когда Джек кивнул, издал возглас, привлекший к нему взгляды многих солдат.
