«Лучше бы ты ломала мебель», — промелькнула в голове Людвига предательская мысль.
Но он попытался подавить разочарованный вздох, убеждая себя, что зависть — недостойное чувство, да и вообще, двух разрушителей в их доме более чем достаточно.
— А! Я поняла! — Аличе вдруг просияла, ударив маленьким кулачком по ладони.
— Поняла? — Людвига охватила надежда, он, мгновенно забыв о расходах на ремонт, подвинулся на диване поближе к своей подруге.
— Я вспомнила! — Та по-детски наивно улыбнулась. — Однажды сестренка Лиза обняла братика Гила, потом перекинула его через себя, и он с таким же грохотом упал. Тогда он сказал, что это она просто рада его видеть… Сейчас она его тоже кидает, да? Я угадала, Людди?
— Угу. — Людвиг хмуро кивнул. — Ты молодец.
С потолка тем временем посыпалась побелка, а с полок ходящего ходуном серванта сорвалось несколько тарелок и изящный чайник.
«Старинный фарфор… Еще с кайзеровских времен…»
Финальным актом сверху прозвучал оглушительный треск.
«Ну вот, и ножки у кровати сломались… Это уже третья за год», — подвел итог Людвиг.
В этот момент он, обычно радовавшийся приездам брата и Эржебет, мечтал, чтобы они поскорее свалили к себе в Будапешт и разрушали все там.
Шум утих, и дальше чаепитие продолжалось в спокойной обстановке: Аличе как обычно щебетала, Людвиг молчал, погруженный в невеселые мысли.
Через пару минут после того, как Аличе с остатками пирога и грязными чашками скрылась на кухне, в комнату нетвердой походкой вошел Гилберт. Он, по-видимому, планировал незаметно прошмыгнуть к холодильнику, чтобы освежиться после трудов праведных ледяным пивом, но Людвиг был начеку. Он заступил брату дорогу и без лишних слов сунул под нос швабру.
— Отвали, Люц, я устал, — недовольно буркнул Гилберт.
— Ага, еще бы ты не устал, поломав столько всего, — не менее недовольно проворчал Людвиг. — Давай теперь убирайся сам!
— Какие мы злые. — Гилберт едко ухмыльнулся. — Как будто ты со своей рыженькой милашкой никогда ничего не ломал. Итальянки они же такие, ого-го. Вон Кьяра у Тони… Огонь-баба! У них скоро вообще целой мебели в доме не останется. Мы с Лизхен им в подметки не годимся…
Людвиг смерил брата сумрачным взглядом, тот ответил улыбкой, в которой читалось «ну-ну, скромник, признавайся, вы же те еще проказники с Аличе!». Но постепенно даже до не отличавшегося чуткостью Гилберта дошло, что означает суровое молчание младшего брата.
— Люц, только не говори мне, что вы с сороковых так и ни разу… Совсем-совсем? Только поцелуйчики да обнимашки? — ошарашено выдавил Гилберт. — Мы с Лизхен думали, что вы уже только так…
Он подошел ближе к младшему брату, пытливо вгляделся в лицо, от чего Людвигу стало не по себе, и заговорил редким для себя, ласковым тоном, с каким обращался только к Эржебет или к раненым птицам, которых выхаживал:
— Слушай, Люц, может у тебя того… ну, проблемы по этой части? Вот дерьмо, вроде такой здоровый мужик, а на самом деле… Надо было сразу сказать! С кем еще поделиться таким, как не с братом? Не волнуйся, я никому не скажу. Могила! И к этим костоправам криворуким обращаться не будем, лучше уж старыми, проверенными средствами полечим. Я тут слышал, что прикладывание подорожника…
— У меня все в порядке, — процедил Людвиг, отчаянно краснея.
— Тогда в чем дело? — Гилберт выглядел искренне озабоченным.
Тогда Людвиг решился признаться.
— Я просто… ну…
И закончил испуганным шепотом:
— Стесняюсь.
Он тут же пожалел о своей откровенности, потому что услышав такое признание, Гилберт громко фыркнул.
— Нашел, чем башку забивать! Тебе же нравится макаронная малышка. Ты нравишься ей. Вот и вперед да с песней!
Людвиг мысленно вздохнул: ему бы непрошибаемую уверенность брата.
— Я боюсь сделать что-то не так. Вдруг ей не понравится? Вдруг она еще не готова?
Гилберт посмотрел на него, как на идиота.
— Она же регулярно ночами залезает тебе в постель. Девчонка уже и не знает, как еще намекнуть, а ты заладил свое «не готова», «не понравится».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Людвиг испуганно замахал руками.
— Нет, нет! Аличе просто лунатик! Это у нее еще со времени смерти Древнего Рима, что-то вроде травматического синдрома. Она вовсе ни на что не намекает, а когда просыпается в моей постели, всегда очень смущается. Как я могу воспользоваться ее слабостью?!
— А по-моему она далеко не так невинна, как ты воображаешь. — Гилберт похабно хохотнул, но под мрачным взглядом Людвига снова стал серьезным.
— В общем, ты же все сам прекрасно знаешь, смотрел фильмы, читал умные книжки с картинками. Теперь повтори это с макаронной малышкой на практике.
Легко ему было говорить! Одно дело дрочить на порнуху, представляя Аличе на месте актрис, другое — проделать все это с ней в реальности. Да Людвиг умрет от стыда, прежде чем решится расстегнуть хотя бы одну пуговичку на ее кофте! А уж все остальное из их с братом национального кинематографа и пробовать не стоит! Если Гилберт, правда, проделывал все это с Эржебет, дивное дело, как она его еще не бросила. Хотя втайне Людвиг подозревал, что у нее просто не было особого выбора: вокруг топталось не так уж много подходящих мужчин, вот и пришлось довольствоваться весьма сомнительным кавалером в виде грубияна Гилберта. Но сам-то Людвиг не такой!
Мысли о единственной знакомой ему влюбленной парочке потянули за собой другие и вот уже Людвиг, внутренне замирая от собственной наглости, спросил свистящим шепотом:
— Брат, а как у тебя это впервые произошло… с Эржебет?
Взгляд Гилберта тут же подернулся мечтательной дымкой, на лице расплылась настолько довольная лыба, что Людвигу захотелось ему врезать.
— О-о-о, это было великолепно… — Спохватившись, Гилберт хлопнул брата по плечу так, что чуть дух не выбил. — Ты сам поймешь, что делать. Даже если с первого раза не получится, со второго точно выйдет класс. Главное — пробовать. В следующий раз, когда останешься с Аличе наедине, и вы начнете целоваться, то не останавливайся на этом. Приласкай ее как следует! Вам уже давно пора заняться делом! Долгое воздержание вредно для здоровья, это я тебе как бывший орденский послушник говорю. Нечего носиться с девственностью, как с писанной торбой! Ты же у нас эге-гей и ого-го! Вперед, тигр, ар-р-р!
Он вскинул вверх сжатый кулак, и Людвигу в этом жесте почудилась насмешка.
— Меньше бы вы с Эржебет думали о чужой личной жизни, а больше о своей, — рыкнул он.
— Да у нас все в полном порядке! — гордо выдал Гилберт. — А то, что она мне нос в прошлом месяце сломала, так это случайно… Не надо мне было мне слушать Франца и пробовать всякие затейливые позы…
Людвигу стоило огромных трудов сдержаться и не придушить Гилберта на месте.
— Просто. Убери. Разбитую. Посуду, — делая ударение на каждом слове, выдавил он и, круто развернувшись, зашагал на кухню.
— Завидовать нехорошо, Люц! — понеслось ему вслед.
Как назло, именно в этот момент в комнату заглянула Аличе.
— Чему ты завидуешь, Людди? — тут же с любопытством спросила она.
— Ничему. Не обращай внимания, — процедил Людвиг.
«Заменить что ли одну из кассет с ее фильмами про котят на порно?» — с тоской подумал он.
Интуиция подсказывала Людвигу, что это не поможет, однако он все же осуществил свой в высшей степени коварный план.
И жестко поплатился.
В один из приездов Аличе они как обычно сели смотреть кино и Людвиг с невинным видом трясущейся рукой вставил в видеомагнитофон кассету с самым мягким порнофильмом из своей коллекции. Потом можно будет соврать, что ошибся, в конце концов, о тайных пристрастиях Людвига и так уже знала вся Европа, смысла скрываться от Аличе не было.
Несколько минут они с Аличе смотрели эротическое действо в полной тишине, нарушаемой лишь доносящимися с экрана стонами. Заледеневший Людвиг мог только краем глаза наблюдать за Аличе. Та выглядела спокойной и, в отличие от него, даже не покраснела.
